Елена Поддубская - Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз

После километра от съезда к полям и по дороге совершенно размытой и разбитой тяжёлой полевой техникой, подъехали к заасфальтированной площадке перед небольшим домом – баней, как объяснил тут же шофёр. Чуть подальше перед ней стояли два длинных жилища, повёрнутые друг к другу навесами над террасами. Здания были длинные, одноэтажные, побеленные, в одну кладку кирпича, с множественными окнами без подоконников и ставней, что отличало их от любых других строений для массового проживания. Террасы шли по всей длине зданий и ограничивались сплошными деревянными барьерами. Вход в строения был через крыльцо по центру. С ближнего, от стоянки, торца жилищ, ровно посередине от каждого, было построено вытянутое здание с огромной трубой и двумя выходами – баня, по всей ширине перед которой и была заасфальтированная площадка для остановки автобусов. Справа от стоянки и перед первым жилищем маячила большая столовая с окнами по трём сторонам. Подъезд к столовой тоже был заасфальтирован, но не фасадным квадратом, а узкоколейкой, напоминающей обычный городской тротуар. Асфальтовую дорожку удосужились проложить в обход столовой, резко оборвав его перед «трибуной» между жилищами, после которой дальше пройти к ним можно было только по гравию. Вся местность проглядывалась на многие мили вперёд. Уже в ста метрах от лагеря, почти сразу за жилыми строениями, начинались поля. Это было понятно по взрыхлённой земле, следам тракторных гусениц и разбросанным тут и там пустым ящикам. На линии горизонта поля разделялись редкими и удалёнными друг от друга посадками лесополосы из кустарников и молодых деревьев. Пейзаж был настолько унылым, что выгружались студенты молча.

– До реки километр, до деревни пять, не меньше, а до ближайшей цивилизайии, обозначенной как Луховицы – все сорок. Выселки, одним словом. Не хватает только колючей проволоки, – пробурчал Добров, подытоживая. Как бегун, он на глаз мог определить любой преодолённый километраж. Парень вытащил сумку из багажника и встав в строй, как все. Лицо его было хмурым.

– Зашем? – Серик осматривал просторы и тоже не особо радовался. Солнце, допекавшее большую часть пути, теперь спряталось за плотные тучи, ветер стал усиливаться. Далеко-далеко небо было располосовано сверху донизу серыми неравномерными линиями; там, наверняка, шёл дождь.

– За тем, чтобы было как в концлагере, – Добров совсем сник.

Шандобаев с ужасом в глазах посмотрел на Стаса:

– Ты шито, братан, сапсем дурак? Какие слова говориш? Тебе шито институт пизической культуры – фашист, да? – Серик говорил эмоционально, глаза увлажнились. Добров посмотрел на парня с недоумением, хмыкнул:

– Да ладно ты, казах, не разоряйся. Я пошутил. Держи пять. Меня Стасом зовут.

– Меня Сериком, – Шандобаев протянул руку, сжал пальцы Стаса едва-едва, тут же выдернул руку, посмотрел с обидой, – А шутка тывой – сапсем дураский, – Серик взял сумку и отошёл подальше, туда, где колготились у автобусов девушки с цветами в руках. К нему подошёл Армен:

– Ты что так расстроился, Серик? Он ведь и вправду пошутил. Видишь же как тут… – нужных слов для описания своих впечатлений от увиденного, Малкумов не нашёл.

– Зашем он такой гылупост сыказал? Мой дедушка погиб в концелагере. Вот вы такой кырематорий, – Серик ткнул на здание с длинной трубой и отвернулся. Армен замолчал. Рядом с ребятами стояли Ячек и Сычёва с ветками цикория, язычки которого свернулись. Девушка оглянулась на Стаса, наблюдавшего за отошедшим Шандобаевым и, видимо, все-таки переживавшего за сказанное. Увидев, что Сычёва смотрит на него, Добров вопросительно кивнул. Сычёва положила указательный палец поперёк губ.

– Что означает: «рот закрой» или «не зная броду, не лезь, Стаска, в воду», – тихо откомментировал ситуацию Галицкий, тоже слышавший переговоры и теперь пристроившийся с сумкой за Добровым. Через плечо Юры висела неизменная гитара. Сапоги он передал по эстафете Стальнову.

– А? Вы про что, ребята? – Попинко суетился, не зная, что делать: корзина в руках не позволяла взять в руки сумку, тяжесть которой на плече сгибала вдвое, а поставить ношу на землю было жалко: повсюду была непроходимая грязь. Даже на асфальтированной стоянке.

– Давай, я отнесу твою сумку на крыльцо, – сжалился Галицкий, ничего не поясняя. Он взял сумку Андрея и двинулся в сторону ближайшего строения с террасой и навесом. Там же надеялся оставить свои вещи и особенно гитару, так как воздух стал вдруг резко влажным. Андрей охотно расстался с поклажей, продолжая держать большую корзину в руках; из-под плотной белой ткани, укрывавшей её, теперь выглядывали тёмно-бортовые цилиндры травы кровохлёбки.

– О, Юрочка понёс вещи под навес. Может и нам тоже можно? – прокричала Ира Кашина громко, ей надоело стоять в строю с вещами в руках. Никто свои сумки на землю не ставил. Горобова, прошедшая к крыльцу ближайшего строения, оглянувшись на Кашину и, увидев спешащего под навес Галицкого, одобрительно махнула. Толпа без разбору ломонулась к домам по гравиевой дорожке между зданиями, приобретя вид стада, в котором действует только одно правило: быстрее достичь цели. Инстинктивно разделились на два потока: правый и левый.

– Да не толкайтесь вы, – попробовал регулировать лавину рвущихся к строениям студентов робкий Михайлов, оставшийся у автобусов. Но его слабый голос потонул в общем шуме. Горобова, наблюдая за картиной перемещения из-под навеса, нахмурилась и уже открыла рот, чтобы призвать к порядку.

– Пусть пободаются, – ухмыльнулся зрелищу Гофман, непонятно как оказавшийся за спиной Натальи Сергеевны. Он смотрел на толпу сложив руки крестом под грудью, выставив вперёд одну ногу и с прищуром, как гладиатор перед боем, заранее выбирая для себя тех, на ком можно будет отрабатывать воспитательные способности. Тёмно-синий тяжёлый свитер Гофмана казался на нём снятым с чужого плеча. Горобова закрыла рот, поправила берет и шарфик и продолжила наблюдение, не отвечая заведующему кафедрой гимнастики, спиной ощущая его взгляды и по ней, – Зря вы, Наталья Сергеевна, дали добро. Ничего бы с ними не случилось, если бы постояли пять минут с вещами, – добавил Гофман, откровенно сожалея, что построение прибывших поручили не ему.

– Ничего, всё равно председателя я пока не вижу, – Наталья Сергеевна рассеянно оглядывалась по сторонам; руководство совхоза Астапово предупреждено было заранее, оттого странным казалось почему на месте расположения никого нет.

Двери всех зданий были закрыты, никаких признаков людей на месте прибытия колонны автобусов не наблюдалось. В ожидании студенты и преподаватели сгрузили вещи, молодёжь снова выстроилась в шеренгу, но только теперь перед строениями. Преподаватели тоже разделились на две группы и оставались на террасах строений, под навесами. Само собой получилось, что первое здание предпочли преимущественно представители индивидуальных видов спорта, второе – в основном игровики. Преподаватели кафедр разделились соответствующе. Все смотрели по сторонам, в ожидании представителей местной власти тихо переговаривались, предполагая будет ли сегодня дождь или пройдёт стороной, едва оросив землю. Автобусы, оставшиеся в ста метрах позади, не отъезжали, водители ждали на то указаний от Горобовой. Наталья Сергеевна все так же стояла на крыльце первого строения и осматривалась. Кто-то из преподавателей попробовал открыть двери общежитий, но они были плотно заперты. Окна комнат, расположенные со стороны крылец, выходили по всей длине строений на узкие террасы так, что из комнат одного строения можно было видеть комнаты другого, задние же стены общежитий, выходили окнами в поле или к стене без окон здания столовой. Навес над террасами был низким, тоже узким и от дождя укрыл бы вряд ли. Об этом тут же заговорили все старшие, принявшиеся оглядывать строения и имевшие опыт проживания во время сельхозработ. Прогулка по террасе позволяла подсматривать снаружи всё, что происходит внутри. Печёнкин, Костин и Гофман, отправившись на разведку, заглядывали в окна и переглядывались с пониманием: повсюду были навешаны изнутри решётки. Блинов тоже принялся за осмотр, но второго строения.