Ира Брилёва - Рассказы

Прошло десять лет. В кабинете сидели два хорошо одетых господина, и дружеский тон их беседы свидетельствовал об их тесных приятельских отношениях. «Послушай, Билл, твоя последняя пьеса выше всяких похвал. Звонили из верхов, они выдвигают её на Букеровскую премию». «Джордж, я не знаю, как тебя благодарить, ты просто перевернул мою жизнь. Какое счастье, что тогда, десять лет назад, я не вызвал полицию».

Мы с мужем – «кошатники». Этим странноватым термином себя называют люди – поклонники кошек. Наверное, он возник в нашем гибком и восприимчивом ко всяким милым нелепостям языке по аналогии с «собачниками».

Я уважаю собак, как полноправных членов человеческого общества, но соседство с ними всегда приносило мне малоприятные хлопоты и, вообще, головную боль. Так, что, мы – «кошатники». Ярые и убежденные.

Мы, сдуру, завели однажды пса, роскошного добермана по кличке Эшер, элитного, с дико знаменитой родословной. По паспорту он был совсем не Эшером, а кем-то таким труднопроизносимым, что и прочесть-то его имя было проблемой. Поэтому, получив от нас новое имя, пес в просторечье стал просто Эшкой – так мы для удобства звали своего питомца. Но он не обижался. Он честно старался нас полюбить, или хотя бы не огорчать. Это у него плохо получалось – доберманы вообще жутко беспокойные собаки, подвижные как ртуть. Он изодрал в клочья обои в комнате, которую мы выделили ему в нашей трехкомнатной квартире в качестве отдельной персональной конуры. Он содрал со стены ковер и нанес ему непоправимый урон своими острыми беспощадными зубами. Он погрыз всю мебель, до которой только сумел дотянуться. Он вел себя как бессовестная бродячая псина, изводя всю семью день и ночь несносным характером: то ему неожиданно хотелось прогуляться по улице часиков так в пять утра, и он начинал противно взвизгивать, добиваясь своего. То весьма поздним вечером ему вдруг приходила в голову замечательная мысль полаять на все лады минут сорок-пятьдесят без перерыва. Это в пятиэтажном-то доме, битком набитом квартирами!

Даже представители уличной собачьей братии вели себя пристойнее. Когда мы на очередной прогулке неожиданно сталкивались с ними нос к носу, Эшка незамедлительно начинал атаковать любую встреченную им собаку. Он рвался в бой так рьяно, что грозил сорваться с поводка, кровавая пена выступала на его обнажавшихся оскаленных зубах, и никакие увещевания не помогали.

В общем, вел он себя неприлично до крайности. Манеры у него были как у невоспитанного проходимца, и сколько мы не нанимали для него собачьих учителей, ничего ему не помогало.

По паспорту он был потомком старинного австрийского собачьего рода. Эшкины деды и бабки, до пятого колена обозначенные в его метрике, все сплошь носили имена с приставкой «фон»: «фон такой-то» или «фон такая – то». Совсем как люди!

Промучившись с ним около года, и, наконец, отдав его в добрые руки обезумевшего от счастья начальника городской кинологической службы – нашего приятеля, мы вздохнули свободно и окончательно уверовали в то, что собака друг человека. А друзья, как правило, живут на разной жилплощади – для свежести отношений.

Эксперимент с собакой мы возобновляли только еще один раз в своей жизни, когда построили свой собственный дом и переехали в него из обыкновенной сталинской «трешки». На этот раз мучения наши продолжались всего месяц. Взятый для охраны и обороны дома беспородный пес с тривиальным именем Джек орал и выл по ночам, забравшись, словно на сцену, на перевернутый вверх дном, здоровенный алюминиевый бак, и красиво изогнув во время этого дикого концерта длинную мерзкую шею. Он проделывал все это очень изощренно, не торопясь, с чувством, устраивая себе иногда коротенькие перекуры, во время которых изподтишка озирался вокруг – все ли его услышали и получили удовольствие от раздирающих душу в ночи звуков.

Соседи перестали с нами разговаривать, и только зло прошмыгивали мимо, случайно сталкиваясь с нами на улице. Они поглубже прятали глаза в воротники пальто, но и оттуда их взгляды светились дьявольским ядовитым светом с явным пожеланием провалиться нам в тартарары вместе с воющим по ночам псом.

Если не считать ночных концертов, пес был, в общем, очень дружелюбным и ласковым. Не зная, куда растратить свою неуемную энергию – о, молодость! – Джек бестолково носился по двору и саду, сшибая все на своем пути, беспардонно ставил лапы на плечи наших гостей, встречая их у калитки, и слюнявил им лица в надежде на взаимность. В результате через месяц мы лишились общения с друзьями.

Окончательно убедившись в том, что наша семья и собаки – вещи несовместимые, мы с мужем собрали семейный совет и решили, что если незамедлительно не пристроим и эту псину в надежные руки, то инфаркт, которого мы только чудом избежали в первое свое собаковладение, обязательно настигнет нас обоих прямо на текущей неделе.

Срочно был брошен клич по нахождению желающих приобрести молодого, веселого (я бы даже сказала, чересчур веселого) и общительного пса. И желающие нашлись. Это были родители знакомых моей мамы. Они жили в поселке неподалеку от нашего города. Там у них была крепкая сельская усадьба со всеми причитающимися ей причиндалами: огромным огородом с ухоженными овощными грядками, курятником с проживающими в нем жирными курами и горластым петухом, нарядный зеленый газон, искусно украшенный цветочными клумбочками со всякими там астрами-пионами-маргаритками – все же мы говорим об усадьбе двадцать первого века, когда все, даже селяне, предпочитают красоту и удобство грязище и разрухе.

Усадьба блистала чистотой и опрятностью, новым забором из свежеоструганых, покрытых лаком, досок; она радовала глаз хозяевам и вызывала зависть соседей.

Наш, вернее, теперь уже бывший наш пес, проявил себя с первых же минут. Его слегка укачало – с непривычки – в автомобиле, в котором новые хозяева пытались доставить его к постоянному месту службы, и он для начала заблевал им весь салон новенького «Опеля». Не остановившись на достигнутом, Джек не стал сдерживать позывы своего, также не привыкшего к комфортным автомобилям, кишечника, и опорожнил его прямо на заднее сидение все того же «Опеля». Но и этого ему показалось мало! Для надежности он изодрал в клочья изгаженное заднее сидение несчастного автомобиля своими острыми когтями.

Кое-как переместившись в поселок, пес в первую же неделю передушил всех жирных хозяйских кур во главе с задирой-петухом, смел с лица земли овощные грядки вместе с надеждой на будущий урожай, и перерыл газон так педантично, что от цветов и травы не осталось и воспоминания. Казалось, что здесь прошел полк немецких фашистов, уцелевший со времен Великой Отечественной. То, что осталось от усадьбы после визита этой милой дружелюбной собачки, теперь напоминало документальные сводки с фронта после бомбежек вражеской авиации.