Марина Алиева - Орелинская сага. Книга первая

До позднего вечера и всю бессонную ночь Старик думал о том, что увидел. Конечно, не все из увиденного было для него загадкой. Не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, кто эти женщины из сна, и что за яйца они унесли. А равнодушный голос, скорей всего, указывал ориентиры, где следовало искать детей Дормата. Но, кто их должен искать? Неужели, он? «Мы братья», – сказал незнакомец… Что ж, теперь и это понятно. Последнее яйцо осталось у амиссий. Незнакомец, вероятно, тот седьмой, который присоединится ко всем в конце, а сам он – первый, который уже известен. Первый и последний. И между ними существует странная телепатическая связь. Но зачем? Что они семеро должны будут сделать? К чему все эти сложности с показом картин, хоть и красивых, но чем-то безумно пугающих, особенно непонятным ужасом, притаившимся в темной галерее?

Старик уже жалел, что выспался днем. Рассвет застал его на той скамье, где в последний раз смотрела на звезды Рофана. И, сам не зная зачем, но с первыми лучами солнца Старик вдруг поднялся и грузно полетел туда, где должны были лежать найденные им обломки Генульфовой пещеры.

Они оставались на месте – камни разной величины, с одной стороны совершенно гладкие, испещренные значками, символами и рисунками. Вот с этим, самым большим, Старику пришлось хуже всего – ужасно был тяжел! Но на нем, похоже, сохранился какой-то законченный текст, потому что хорошо видна линия, окаймляющая его со всех сторон. А вот на этом, совсем маленьком камне – только рисунок. Старик взял обломок в руки и рассмотрел его. Облако, а на нем орелинское яйцо – ничего и объяснять не нужно. Но вот остальное… «Интересно, – подумал Старик, – что еще придумает Судьба, на какие изощренности пойдет, если я сейчас раскрошу всё это в пыль, или, к примеру, сделаю так…». Он размахнулся и с силой зашвырнул обломок с рисунком подальше. Камень со стуком покатился по скалам куда-то вниз, заставляя рассветное эхо лениво отзываться. Но Старик уже не думал о нем.

Внизу просыпалось Гнездовище. Крошечное поселение, которое он знал буквально с первого камня, растущее, как живой организм, но уже обреченное. Старик вдруг понял это, как и то, что он будет жить до тех пор, пока предсказание не исполнится. Жить и смотреть, как рождаются малыши, строятся планы, расцветают надежды и любовь… Жить и знать, что все это может прерваться, не сегодня, так завтра… Жить и ждать этого.., жить и ждать… Старик понял, что обречен на муку.

С этого дня видения его оставили.

Это не могло не вызвать радости и облегчения. Но обидным показалось то, что и незнакомец, а точнее, новоявленный брат, тоже больше не являлся. Старику необходимо было с кем-то общаться. В Гнездовище не осталось никого, хоть сколько-нибудь близкого ему по духу. Он изгой во всем: потому что одинок, потому что летает, потому что носит в себе тайну и живет так долго. Многие знали о том, что Старик что-то скрывает, но это никого не интересовало. Он был слишком из другого времени, которое, похоже, так и кишело всякими проклятьями, пророчествами и другими такими же делами. В нынешней спокойной и размеренной жизни ничему подобному места не было. Старика жалели, о нем, по мере сил, заботились, но его тайнами совсем не интересовались. А он, как ни старался, никак не мог избавиться от непонятного беспокойства. Всякий раз, сидя у своей гнездовины и наблюдая за жизнью поселения, Старик чувствовал себя так, будто он зря теряет время, вместо того, чтобы куда-то бежать и что-то делать. Нередко по ночам он летал. Для чего – и сам не смог бы ответить. Но, пролетая над спящим Гнездовищем, словно добрый дух, охраняющий его сон, Старик, иной раз, думал с тайной надеждой: может обойдется?

* * *

Как-то раз в его гнездовину постучали.

На пороге стоял Тевальд. Он уже вырос и стал совсем взрослым, довольно привлекательным орелем. Вот только глаза выдавали, что прежние надежды в нем еще живы, и умирать, похоже, не собираются.

Тевальд, прямо с порога, потребовал, чтобы его научили летать. И, пресекая возможные попытки Старика отвертеться, ссылаясь на возраст, заявил, что видел его летающим, не далее как сегодня ночью, и, что он тоже так хочет. Крылья у него, что надо, побольше, чем у других, и сильные. Он пробовал сам, но без опытного наставника, это сложновато.

– Зачем тебе? – спросил Старик, пряча улыбку.

Крылья у Тевальда действительно были большими, но годились они, пожалуй, только на то, чтобы слететь, без помех, с дерева на землю.

Тевальд долго мялся, пытался отговориться какой-то совершеннейшей нелепицей, но, в конце концов, сознался, что мечтает залететь на скалы.

– Ты надеешься встретить там Летающих? – спросил Старик, хотя ответ знал наверняка.

– Надеюсь, – с вызовом ответил Тевальд. – Я знаю, что избран Судьбой, и от своего не отступлюсь.

Тогда Старик усадил его напротив себя и, с тяжелым вздохом, поведал о второй части предсказания. А, когда увидел, что молодой человек все еще не может поверить, не поленился и повторил во второй раз.

– Ты понимаешь, что это значит? – завершил он. – Исчезнут все: малыши, которые веселятся сейчас на улице, их родители, приятели, с которыми ты рос, девушка, которую ты любишь… Ты ведь любишь кого-то? – добавил он, увидев как зарумянился его собеседник.

Тевальд смутился, но кивнул. Неизвестно почему, но, издерганный насмешками ровесников над собой, он вдруг открылся этому старику, что давно, но безнадежно влюблен в Метафту – младшую дочь Усхольфы. Она жила теперь в семье старшего брата – Торлифа, который перенял от отца его искусство и лечил всё Гнездовище. Метафта поразила Тевальда своей красотой и независимостью, но этим же она и приводила его в отчаяние. Невозможно было представить, чтобы такая девушка ответила на чувства орелина, над которым, с детства, смеялось все вокруг.

Старик ничего не ответил, но, в тот же день, вечером, сам пошел к Торлифу. Ему доставило несказанное удовольствие услышать из уст самой Метафты, что и она давно любит Тевальда. А виду не подавала из-за боязни, что он, увлеченный своими идеями, только посмеется над её чувствами.

Свадьба получилась веселой и шумной.

Приятели Тевальда, издевавшиеся над ним прежде, теперь, по-дружески шутили, что он нарочно отвлекал их внимание всякими нелепицами, чтобы без помех завоевать сердце самой красивой девушки Гнездовища. И, хотя их жены, сидевшие рядом, немного дулись на это, они все же не могли не признать, что невеста была на диво хороша. Метафта мило краснела, а Тевальд глупо и счастливо улыбался.

Старика тоже пригласили, и он пришел. И радовался со всеми вместе, не столько самой свадьбе, сколько тому, что в глазах жениха, кроме огромной любви и спокойного умиротворения, не видел больше ничего. Он уступил молодым свою прежнюю гнездовину, которая так и стояла пустая со времени его ухода, и был бесконечно признателен им за то, что, пусть ненадолго, они дали ему почувствовать то, что, по его мнению, должен был чувствовать отец.