Игорь Стенин - Constanta

Радуясь, Рыбкин потирал ладоши.

– Это вещь! Всем таранам теперь конец. Пусть разбиваются.

– Этой ограде сноса нет, – поддакнул Грош. – Переживёт и нас, и свиней.

– Долгие лета! – откликнулся Боронок. – Ржаветь и ржаветь.

– Ржаветь? – встрепенулся Рыбкин. – А мы красить будем. Каждый сезон.

Боронок глянул на него, хотел было углубиться в тему, но памятуя о грядущих экзаменах, осёкся и махнул рукой.

– Истомились Хавроньи, – сказал он. – Чего ждёшь, капитан? Шампанского?

– А-а, – улыбаясь, погрозил ему пальцем капитан. – Самому невтерпёж. То-то же. – И, обращаясь к замершим у ворот фермы свинарям, скомандовал: – Выпускай!

Освобождённые, свиньи выбежали наружу. Старые, средние и молодняк – все одной группой. Постояли, косясь на людей, и управляемые хряком, побежали вдоль границ вольера, по периметру – знакомиться с жизнью за сеткой. Одолев несколько кругов, животные остановились и рассеялись. Обживаться.

Торжество подошло к концу. Попрощавшись с вольером, свиньями, благодарным Рыбкиным и, оставив их наедине, бригада отправилась в казарму. Рыбкин пробыл у вольера до вечера, любуясь контрольными испытаниями студенческого труда. Это занятие так увлекло его, что он совершенно потерялся в пространстве и времени. Перед ужином, едва докричавшись в два голоса, свинари вернули его на землю. Придя в себя, Рыбкин вспомнил, что ничего не ел с самого утра. И уверенный, что наконец-то поймал и держит всех свиней под своим контролем, в узде, под свист бодрой мазурки покинул свой пост.

Ночью на небе было много звёзд. Каждая, искушая, звала в дорогу. Покинув вольер, несколько свиней бежали.

Утро хмурилось. Небосвод был затянут тучами. Казарма просыпалась.

– Налимыч! – окликнул друга Степан, потягиваясь. – Осталось мучиться два дня. Настигла под конец всё-таки муштра. Ты как, в космос не собираешься?

– А зачем? – откликнулся Ким. – Что ему там делать? Космос – это пустота. Вот джунгли – другое дело. Сплошной рай кругом – перед глазами заросли дремучие и непуганая женская туземная нагота…

Смех сотряс насмешников.

Глянув на них искоса, Налимыч пожал плечами. Несмышлёныши пытались вывести из равновесия мудреца.

– Если обижают – скажи, – вмешался Горыныч. – Мы их быстренько проучим. – Он сверкнул глазами на весёлую пару. – Натравим Боронка. Тогда узнают, почём фунт лиха.

Неожиданно перед всеми с зубной щёткой в руке вырос сам Боронок. Конец разговора донёсся до его ушей.

– Кто это здесь поминает меня всуе?

– Я, Тит, предупредил их всех, – выпрямился Горыныч, – пусть только попробуют тебя обидеть – будут иметь дело со мной.

Боронок озадаченно уставился на него.

– Вот такой был разговор, – растерянно захлопал глазами Горыныч.

Внезапно все отвлеклись. Общение прервал запыхавшийся Фатуйма.

– Вы строили свиньям загон? – спросил он.

– Мы, – отозвались все.

– Мигом туда. Капитан Рыбкин зовёт.

Бригада переглянулась.

– Чего это ему приспичило? – недовольно спросил Боронок. – Он, что, не знает, что нам завтракать надо.

– Отставить завтрак! – взвизгнул Фатуйма. – Выполнять приказ!

Конец света. Непредвиденное происшествие. Побег. Ночью три свиньи вырыли подкоп, выбрались наружу и были таковы. К счастью, беглянок удалось догнать в ближайшем перелеске, схватить и вернуть. Но лаз остался. Рыбкин стоял напротив него, снаружи, красный, без фуражки, олицетворяя собой крах всех надежд. Лазы мерещились по всему периметру.

– Какие проблемы, капитан? – бодро спросил Боронок, подходя во главе бригады.

Рыбкин повёл на него мутным взглядом.

– Любуюсь вашим творением, – мрачно ответил он. – Видишь, как свищет – фьють, туда-сюда, свиньями. Есть добровольцы постоять вместо меня?

– Добровольцев нет, – замотал головой Боронок, улыбаясь. – За нас железки стоят.

– А свиньи по лесу бегают! – вскричал в сердцах Рыбкин, теряя остатки контроля над собой.

– Сам виноват, – пожал плечами Боронок. – Развёл таких. Может, они у тебя ещё и летают. Мы при чём?

– Ах, ты… – задохнулся от возмущения Рыбкин. – Я тебе покажу – при чём! – погрозил он кулаком. – Нашёлся шутник, мать твою… Сейчас же пожалуюсь Гайдуку. Он тебе вправит мозги.

Глаза Боронка сузились. Гайдука здесь только и не хватало. Ситуация выходила из-под контроля. Требовалось немедленное адекватное реагирование.

– Давай, капитан, отойдём, – предложил он. – Чего воздух зря сотрясать. Есть разговор без свидетелей.

Чертыхаясь и оглядываясь на ходу, капитан последовал за ним.

Они отошли шагов на десять. Остановившись, Боронок развернулся. Сурово было выражение его лица.

– Мало тебе одной дыры? – спросил он стальным голосом. – Хочешь остаться без вольера?

Гром и молния. Угроза страшнее ядерного взрыва. Живой исполнитель перед глазами. Сердце Рыбкина зашлось и едва не остановилось.

– Не буди лихо, дядя, – услышал он далее. – Мы – студенты, цвет дембеля. Наше место – в столовой.

Слова Боронка возымели действие. Учёная молодёжь своё отработала – ругаться было бессмысленно. И терпящий бедствие Рыбкин призвал на помощь армию. Через час возле вольера появилась гора досок, заметались солдаты, запели пилы, застучали молотки и уже к вечеру пространство за сеткой преобразилось. Землю укрыл настил. Студенческий труд обрёл завершённый облик. Отныне свобода свиньям могла только сниться.

Экзамены. Как ни стращал Гайдук, гроза прошла мимо. Офицеры – экзаменаторы, экзаменуя, были слепы и глухи, рассыпая щедрой горстью отличные оценки направо и налево. Бригада не почувствовала никакого снисхождения – оно было одинаковым для всех. Складывалось впечатление, что именно месячник муштры и труда и был настоящим экзаменом. Все были оценены ранее – за каждый прожитый, отслуженный и отработанный день. Награда нашла своих героев. Претензий не было.

Близилась последняя ночь на сборах. Та самая, что должна была навсегда остаться в памяти. Прощальная. Никто не собирался спать. Все грезили праздничной бессонницей. На собранные по кругу деньги Грош купил деревенского эликсира. С большими предосторожностями его припрятали на ферме, в каморке свинарей. Сама ферма по плану должна была сыграть роль тайного островка дембельской анархии.

Чувствуя приближение праздника, местные командиры сложили свои полномочия и вернулись к солдатам. Все, за исключением Фатуймы. Как особо доверенное лицо командования он должен был разделить все перепитии армейской жизни студентов до конца.

За два часа до отбоя казарма испытала удар ниже пояса – явился, полный надежд выслужиться перед начальством, соглядатай. Праздник в одночасье оказался под угрозой срыва.

Шло время. Ферма звала. Прикрываясь безобидным перекуром, казарма устремилась на зов. После первого захода вернулись все. Второй оказался слаще первого – пошли безвозвратные потери. Третий заход, опустошив помещение, оставил Фатуйму одного.