Игорь Стенин - Constanta

Несколько минут напряжённой тишины.

– Больные, – рявкнул он. – Шаг вперёд!

Никто не отозвался.

– Хорошо, – отреагировал полковник. – Это обнадёживает. Есть резерв для манёвра.

Он поднялся на цыпочки, сделал несколько пружинящих движений и вернулся в исходное положение.

– Итак, – вновь зазвучал его голос. – Товарищи курсанты! Видимые и невидимые, близорукие и дальнозоркие, юноши… Начинается мероприятие под кодовым названием «муштра». Каждому предоставляется возможность усладиться оным и придти, слегка изменясь, к общему знаменателю. Объявляю обратный отсчёт.

– Короче, спасайся, кто может!

Гайдук уставился в шеренгу. Спустя несколько секунд его пытливый взор выявил среди окаменевших лиц одно живое.

– Отставить! Диалога захотелось, товарищ курсант? Фамилия?

– Боронок, – последовал ответ.

– Как?

– Боронок.

– Знал я одного Боронка. Тот немой был. Настоящий человек. Ничего, дай время – я и тебя очеловечу.

Отвлёкшись, полковник бросил несколько общих фраз, покосился на возмутителя спокойствия и закончил своё выступление. Под крик «Р-разойдись!» плац опустел. Начиналась муштра – повзводно и для каждого в отдельности.

Курилка – четыре скамейки под деревянной крышей – была забита до отказа битком. Весёлое оживление царило внутри. Гвоздём программы был Боронок.

– Видели, как у Гайдука лицо вытянулось? Кто посмел голос подать? Перечить самому главному! Ха-ха!

– Молодец! Охмурил полкаша.

– Так держать!

– Боронок, будь человеком, не обижай армию. Ой, умора!

Среди общего восторга нашлось место и неодобрению.

– Накликал себе приключение. Гайдук злопамятный, покажет ещё тебе, где раки зимуют.

– Испугал ежа голым задом! – парировал худой парень, прозванный за чрезвычайно широкие ноздри Горынычем. – Знал бы ты, какое приключение мы пережили вдвоём перед сборами! Гайдук и вся его армия отдыхают.

Боронок. Брат ветра и солнца, увенчанный боевым убором полубокса – бритым затылком и густой пепельно-серой чёлкой волос. Cложенный по образу и подобию богатыря, таящий ум, хитрость и одержимость оборотня.

Судьба не баловала парня, она вела его путём бесконечных испытаний, растя и пестуя из него своего любимца. Ведомый ею, совершенствуясь, он постепенно обретал характер, облик и черты своего земного героя. Тит Боронок. Судебный исполнитель. Мобилизованный.

Слушая и улыбаясь, он сидел молча – немым участником праздника слова. Последняя реплика Горыныча слегка оживила его. А действительно: приключилась же история неделю назад. Редкой закрутки сюжет. Есть что вспомнить.

…Свадьба общих знакомых удалась на славу. Отгуляв на ней положенное время, Боронок и Горыныч возвращались домой в Купчино, где жили по соседству в одной многоэтажке. Час был поздний. Необходимо было спешить, чтобы успеть добраться до метро, грозящего вот-вот закрыть двери. Успели. Сев в пустой вагон, друзья расслабились, закрыли глаза и уснули.

Сон кончился на конечной – в ста с лишним километрах от родного дома. Тиха, свежа и прохладна была ночь. Метро исчезло. Подземный поезд на глазах вдруг превратился в электричку. Спасаясь от наваждения, потрясённые, они поспешили прочь – в объятия местных спасателей. Те посмеялись над бедой, ободрили и повели за собой. В спасительный оазис. Поначалу Боронок не придал значения исчезновению Горыныча. Подумал, так и надо. Когда же спустя время хватился его, всё стало по местам: оазис – лесом, спасатели – шпаной, он – переодетым оборотнем.

Перепуганная шайка рассеялась. Горыныч был найден и спасён. В отместку разъярённый Боронок бросился в погоню. И неизвестно, чем бы закончилась эта ночь, каких бы дров пришлось наломать, сколько жизней загубить, если бы в дело не вмешалась третья сила – вооружённый милицейский патруль.

Услышав звуки предупредительных выстрелов в воздух, Боронок с Горынычем дрогнули, бросили охоту и устремились вон из леса, на огни близлежащего шоссе.

Шоссе было оживлено. Оставив Горыныча у обочины, Боронок двинулся голосовать. Какое-то время, пытаясь обратить на себя внимание, он соблюдал осторожность. Однако машины проезжали мимо, не замечая его. У него была веская причина покинуть это место и он начал рисковать, выходя на опасную середину дороги. Его боднули. Один раз, другой. Увёртываясь от третьего, он очутился перед автобусом. Один на один. На сей раз возможности для манёвра были исчерпаны, ослеплённый фарами, он закрыл глаза и пал на асфальт – в летящее навстречу узкое пространство. Разминуться не удалось. Сомкнулась незримая пасть, уцепилась страшными зубами и потащила за собой, отрывая от асфальта. Конец был близок. Всего один волосок отделял его от гибели. И тогда, рвя связь с жизнью и жертвуя собой, он использовал крик, благой мат во всю мочь – средством оповещения света о своём рождении заново. Свет услышал. Движение остановилось.

Происшествие и вид самого Боронка, вылезающего невредимым из-под колёс, потрясли пассажиров автобуса. Все как один они высыпали наружу и облепили его. Им, случайным встречным, конечно, было невдомёк, что стоны и ахи ни к чему, это всё не просто страшное стечение обстоятельств – рука судьбы, одно из ниспосланных свыше испытаний, очередной этап пути преодоления себя и достижения необходимых закалки, крепости и мужества.

…Курилка дымилась, как потревожённый вулкан. Боронок бросил окурок наземь и растоптал его.

– Среди всех этих гавриков и гайдуков я признаю только Запарку, – подал голос он. – Что скажет, то и сделаю. Скажет – закопайся, закопаюсь. Прыгни в окно – прыгну. Остальным я живым не дамся. Пусть занимаются своим привычным делом – приручают голубей.

Он встал, расправил плечи.

– Ну, всё, пацаны, расступились. Хочу выйти.

Пространство вмиг поредело.

В конце курилки, преграждая путь наружу, спиной к Боронку стоял, сладко потягиваясь, равнодушный ко всем земным страстям Налимыч.

– Здорово, Налимыч!

Налимыч повернулся.

– А, это ты, Боронок, – сказал он, зевая. – Чего здороваешься несколько раз на дню? Виделись же.

Заметив протянутую руку, он пожал плечами и протянул навстречу свою.

– Здорово.

Рукопожатие замкнулось. В следующую секунду Налимыч, обмякая и выпучивая глаза, стал медленно оседать наземь. Давление руки Боронка росло, превосходя сопротивление всего Налимыча. Тот опускался всё ниже и ниже. Когда колени Налимыча коснулись земли, гримаса боли, перекосив лицо, достигла апогея, Боронок отпустил его. Налимыч не удержался и сел. Перешагнув через устранённую помеху, Боронок вышел.

Курилка хранила полное молчание.

Второй день сборов. Дождавшись послеобеденного отдыха, у курилки, маскируясь офицерским кителем, объявился змей-искуситель.