Alexandra Metaphor - Ложкой по туману

Он очнулся и мгновенно вышел из транса: он почувствовал себя птенцом, выпавшим из гнезда. Голова кружилась, как от похмелья, но через несколько секунд его взгляд сфокусировался, и он увидел перед собой пожилого мужчину, который держал его за плечи и усиленно тряс. Взгляд Микко был еще не четким, но по морщинистому лицу он узнал садовника, с которым виделся в первый день, когда их семья поселилась в доме посреди поля. Садовник сообщил, что работал здесь еще при жизни предыдущих хозяев, предложил свои услуги, и Микко не стал отказываться от них. Садовник был отнюдь не бесплатным приложением к дому, но неплохим бонусом, ведь такая большая усадьба требовала качественного ухода.

«Хэрра 2 2 Хэрра (фин.) «Herra» – обращение к мужчине, финский аналог слова «мистер» (Mr.) Матикайнен! Хэрра Матикайнен! Прошу вас, очнитесь!» – причитал старик.

«Что? Что случилось?» – спросил Микко, сузив глаза и поглядывая на старика с видом человека, которого без его желания разбудили после долгого и сладкого сна.

И тут Микко осознал, что серые небеса наконец-то разразились ливнем, а его блокнот намокал с непростительной быстротой, а капли дождя уже стекали по лицу с его волос.

«Возвращайтесь в дом! Скорее! Вы совсем промокните!» – прохрипел старик.

«Ах, да, вы правы. Я, кажется, заработался!»

Он бросил взгляд на дерево. Ветер рвал на нем плащ и только что сорвал шапку с головы старика-садовника, но ни единая веточка на дереве не шевелилась, порывов ветра оно, казалось, и не чувствовало. Микко содрогнулся, поблагодарил старика и набросил на голову капюшон. Садовник с подозрением и благоговейным страхом смотрел на писателя, а затем промолвил:

«Держитесь подальше отсюда, работайте в доме. Особенно в дождь. Вас так и молнией убить может. Нашли, тоже мне, пристанище под деревом в поле. Это была бы глупая смерть, согласитесь! – а затем он развернулся и зашагал прочь.

Глаза Айно Матикайнен бегали по строчкам, жадно читая рукопись мужа:

«….Здравствуй, человек! Ты снова здесь. Кажется, я обрел с тобой голос… Ты ведь хочешь узнать, что произошло. Я расскажу тебе. А ты напишешь обо мне, ведь так? Да, напишешь. Ты снова пришел послушать мои вопли….Что ж… слушай. Ее глаза были бледны и безжизненны, как сполох рассвета. Она стояла под деревом, под тем самым деревом, где мы впервые встретились. ….Под деревом, где я сделал ей предложение. О, нет! Нет. Моя жестокая беспощадная боль… Как я ее любил. Как я ее любил… Тогда под кроной этого дерева, я увидел в ее бесцветных глазах страх и что-то еще. Что-то гноилось внутри нее… Но она была по-прежнему прекрасна. Болезнь. Она была больна. Она говорила так просто, пожимая плечами, говорила, что умирает. Говорила, что любит меня. Я был непреклонен. Я умер уже тогда, когда осознал, что опухоль заберет ее у меня. Навсегда. Но я был непреклонен, черт возьми. Я настаивал на браке. И она почему-то согласилась. Она увядала, как болотная лилия, в моих руках. День за днем. Секунда за секундой. Но я уже был мертв. Потому что она стоила того, чтобы умереть за нее. И я умер. Я усох. Я словно лишился души. По этой земле бродило тело… Мое тело.

….Снежной ночью, когда белые кристаллы касались земли, она стояла у дерева. Слезы начертили две дорожки на ее щеках, превращаясь в лед. Они сверкали в лунном свете. Я стоял сзади, когда ее ноги подкосились. Она умирала в снегу. Ее бледные, как предрассветная мгла, глаза остались открытыми. Я похоронил ее у дерева… У дерева, под кроной которого мы впервые встретились. ….Под деревом, где я сделал ей предложение.

В холодные зимние ночи, не обнаружив ее в нашей постели, я вставал и рыдал над ее могилой. Холодные снежные ночи, я проводил у ее могилы. Она не возвращалась. Она никогда не возвращалась. Она покинула, покинула меня. За что? Холода сменились весенними дождями, цветением деревьев и зеленью травы, а когда настало сухое лето… Я больше не мог это терпеть. Она стоила того, чтобы умереть ради нее. А мне ничего не стоило плеснуть бензином на ствол этого чертова дерева. Секунды… Бензин стекает по моей одежде. Я прислонился спиной к дереву и опустился на траву. Спичка коротко чиркнула, и все вокруг утонуло в пламени….

Я всего лишь старый дух, воющий в ветвях дерева. Это дерево, единственное живое существо в том пожарище, приняло мою загубленную душу. Они впитало меня, как губка. О, Господне наказание! О, Господи, за что??!! Я ее так любил. Но даже сейчас, мне приходится оплакивать ее. Мою единственную боль.

…Не уходи. Я жду. Я остался здесь навсегда. Слушай мой плач, слушай мой вой, слушай мой крик. Я буду кричать вечно. Я старый призрак, застрявший в ветвях… Я подожду еще….Я еще подожду…».

«Мне нужно серьёзно с тобой поговорить!» – сказала Айно взвинченным тоном и швырнула стопку рукописей на стол прямо перед носом Микко.

Обычно такой фразой начинают не совсем приятный разговор. Поэтому Микко тяжело вздохнул, отхлебнул кофе из кружки, причмокнул и, наконец, ответил:

«Зачем ты читала сырые рукописи? Это еще просто наброски».

«Дело не только в рукописях! Дело в тебе! И выслушай меня, пожалуйста! Молча! – Айно сорвалась на крик. – Я уже не раз пыталась поговорить с тобой об этом. Но ты меня даже не слушаешь. На этот раз, Микко Матикайнен, ты меня выслушаешь. И ты не будешь меня перебивать».

Когда жена называла его полным именем, это означало то, что она была, по меньшей мере, в ярости. Айно продолжала:

«Согласен ты или не согласен, меня это не волнует! Ты будешь просто кивать, чтобы дать мне понять, что ты меня услышал».

Микко кивнул, и с тоской выглянул в окно.

«Смотри на меня! – Айно снова повысила голос. – Мне не нравится здесь. Мне не нравится этот дом, мне не нравится то, что ты пишешь, то, как ты себя ведешь весь этот месяц!

«Мы уже месяц здесь?» – спросил Микко с искренним удивлением.

«Естественно, ты не заметил! Да, прошел гребаный месяц с тех пор, как мы в этом Богом забытом месте. А ты беспечен, как ребенок, Микко. Я прочла это. – Она указала на рукописи. – Это не ты пишешь. Ты не мог это написать. Это не твое».

«Это мое!»

«Молчи! – Айно властным жестом заставила мужа закрыть рот. – Раньше ты никогда такого не писал. Это похоже на записки из желтого дома. Не знаю, как тебе в голову пришло такое писать! Такое впечатление, что это стенографирование мыслей нездорового человека. Да, мне кажется, что ты не здоров! Может, ты не заметил, но ты сбросил килограмм десять. Ты же толком ничего не ешь!»

Микко оторвался от стула и тремя большими шагами пересек комнату. Оказавшись, у зеркала он критически себя оглядел, отметил, что жена не ошиблась, но, не придав этому большого значения, просто кивнул, как послушный малый.