Инга Мицова - «Идите и проповедуйте!»

Старик из Хеврона тем временем говорил:

– Что сказано у Иисуса Навина?

Он хотел доказать самому себе и остальным правоту Петра, ведь и он был испуган не менее, чем другие.

Бен Закхай открыл свиток Торы – единственное своё имущество – и, прокрутив, нашёл нужное место.

– «Но сыны Израилевы сделали великое преступление, – читал старик, – и взяли из “заклятого”. Ахан, сын Хармия, сына Завдия, сына Зары, из колена Иудина, взял из “заклятого”». То есть священного , – взглянул старик на молодых супругов. – «И гнев Господень возгорелся на сынов Израиля. И гнев Господень возгорелся на сынов Израиля», – повторил старик, теперь уже оглядывая и хозяев дома, и вновь пришедших. – Да, как видите, – говорил старик, – уже давно было совершено подобное преступление и тяжко наказано. Ахан совершил святотатство, и его преступление было вменено всему народу Израиля, ибо он являлся единым народом Господа. Так и сейчас – Анания совершил преступление, которое касается каждого из нас, и мы все должны нести ответ за его проступок. Необходимо было истребить зло из своей среды, если хотим избегнуть наказания от Господа. Ахан был побит камнями, – сказал старик, свёртывая свиток Торы. – Не знаю, кто бы мог на себя взять такое, что взвалил на себя Пётр.

Все молчали и ждали, не скажет ли что ещё старик.

– Да, вот ещё что я хотел бы вам сказать, друзья мои, братья и сёстры, – сказал старик, улыбнувшись Марии из Вифании, – вот что…

Да не грусти, не грусти, – провёл ласково рукой он по чёрной курчавой головке, – разве я не убедил тебя, что всё правильно, прочитав отрывок из Иисуса Навина? А? Так надлежало поступить. И Пётр – великий сердцеведец! Великий, – сказал старик и стукнул себя кулаком в грудь. – Даже страшно. Вы ведь не станете протестовать, если я скажу, что мы все, – старик обвёл руками, вбирая всех сидящих на земле и указывая на дом Марии, крыша которого была видна за стенами маленького дома, – что мы все одна семья? Конечно нет, – ответил он сам себе. – Вот поэтому зло надо сразу и безжалостно искоренять из самих себя.

Старик хотел ещё раз открыть свиток Торы, но передумал.

– Я могу, конечно, сказать, возможно не точно, но, кажется, так написано во Второзаконии: «Господу, Богу вашему последуйте и Его бойтесь, заповеди Его соблюдайте и гласа Его слушайте, Ему служите и к Нему прилепляйтесь, а лгуна, обманщика Бога, должно предать смерти за то, что он уговаривал вас или соблазнял вас, – добавил старик, – отступить от Господа, Бога вашего, желая совратить вас с пути, по которому заповедал идти Господь, Бог твой». И так истреби зло из среды себя, – повысил голос старик и встал, давая понять, что беседа окончена.

Давид бен Закхай вытер глаза. Сказанное вызвало у него жалость к Господу, Которого хотели обмануть те двое. К их преступлению старик причислял и себя.

В то самое время, когда старик из Хеврона пытался успокоить убежавших из дома женщин, пятеро мужчин собрались в верхней горнице. Матфей открыл свои записи.

– Что мне кажется важным и относящимся к сегодняшнему дню: «Ко всякому слушающему слово о Царствии и не разумеющему приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его» – это Господь сказал нам, когда говорил про притчу о сеятеле. Помните? Ты ещё, – обратился Матфей к Иакову, – попросил Его разъяснить притчу эту, а потом налетела буря и мы все перепугались, а Равви спокойно спал.

– Да! – крикнул Иаков. – Да, да, помню! Он ещё сказал: «Почему вы так боязливы? Почему у вас нет веры?» А Сам стоял на корме, ослепительно сиял…

Казалось, Иаков не успокоится, пока не расскажет всё до конца, весь тот день, вечер… ночь. Не было большего наслаждения, как вспоминать малейшие подробности о днях, проведённых с Учителем.

Но Иоанн прервал Иакова.

– Да, да! – закричал Иоанн. – Он говорил, когда Его хотели схватить в Иерусалиме: «Ваш отец дьявол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего, он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи».

Иоанн вытер лоб и улыбнулся всем так же, как до этого его брат. Казалось, и он сейчас пустится в воспоминания.

– Дьявол – отец лжи. Ясно… Анания и Сапфира поддались ему. Искусились, – сказал задумчиво Андрей.

Варфоломей же сидел опустив голову. «Искусить Духа Святого, – думал он, – обманом искусить Его, но… действительно ли Он всеведущий? Ложь и грех – это и есть дьявол, и связь с ним несовместима с Духом Святым, – размышлял Варфоломей, – всё правильно. Но мы не смогли так быстро сообразить и так быстро понять, как Пётр. Пётр, Пётр! Ты действительно камень, и я теперь знаю, почему Господь тебя позвал следовать за Собой на берегу озера. Да, сатана хотя и низвержен с небес, но остаётся владыкой сего мира».

И, будто услышав мысли Варфоломея, Иоанн Зеведеев печально сказал:

– А помните, как Равви сказал нам в тот вечер? «Уже немного Мне говорить с вами, ибо идёт князь мира сего, и во Мне не имеет ничего». Я тогда не понял, но послушайте: «Во Мне… Не имеет… Ни-че-го!..» Значит, и в нас он не должен иметь. Ведь мы – Его ученики.

Как всегда, все вместе собрались на агапу. Пётр спокойно увещевал:

– Разве вы не знаете, что малая закваска квасит всё тесто? У нас нет никакого жесткого устава, вроде кумранского, где требуется отказ от собственности. У нас свобода, как учил Иисус. Если хотите – давайте, если не хотите – оставляйте у себя. Зачем же было лгать?

И сидящие за столом глядели на Петра и думали: всё, что делает Пётр, необходимо во славу Господа и, значит, правильно.

«Ханан, как всегда, оказался прав, – думал Кайафа. – После похорон Того Человека пойдут небылицы о Воскресении. И надо же было, чтобы стража проспала! Или они врут? Боятся понести наказание? Пилат говорил, вроде кто-то из его воинов что-то такое видел. Но можно ли ему верить – особенно после того, как он всячески изворачивался, пытаясь избежать казни Того Человека? Да нет, об этом не стоит и думать. Конечно, ученики выкрали тело – это так же очевидно, как то, что я тесть Ханана. Да, так же очевидно».

Кайафа потёр лицо руками, то ли отгоняя от себя неприятные мысли, то ли стараясь сосредоточиться.

«Что делать? – думал Первосвященник. – Что делать? Сейчас, после этого исцеления, о котором уже знает весь Иерусалим, народ поверит ам-хаарецам, народ так легковерен… поверит и в Воскресение… и в исцеление… Стоп! Исцеление-то было на самом деле! Ведь этот рыбак исцелил того хромого! Весь Иерусалим гудит об этом. Дошли до того, что выносят больных из дома, просят этого Симона бар Иону – так, кажется, его зовут? – коснуться немощных. Их вера сильна. А уж мне ли не знать, что вера – это всё. Верой можно всё». Кайафа поморщился и встал с роскошного ложа, которое ему было привезено в подарок из самого Рима.