Наталья Белкина - Vita nova, nova…

– Не беспокойся.

Я молчала и медлила. Нужно было еще кое-что сказать ему:

– Гедеон, я очень благодарна тебе за все. Ты многое сделал для меня. Когда все это кончится…

Я чувствовала некоторую неловкость, потому что не любила быть в долгу. А ведь Гедеон оказал мне огромную услугу только потому, что был верен мне, а не корысти какой-нибудь ради.

– Не считай себя моей должницей, – сказал он. – Ты же знаешь, ради чего все это…

Я подошла к оси Безвременья. Ее чрево еле слышно гудело. Главное было не думать, какая нечеловеческая боль вот-вот охватит все тело. И как тяжело сразу же будет душе. И какая жестокая это будет тоска. И пусть чудовищная физическая боль прекратится через мгновенье, потому что все телесные ткани, включая и нервные клетки, сразу же сгорят, но тоска еще долго не пройдет. Это тяжелая тоска об утраченных близких душах, от которой плачут все младенцы, только что вновь появившиеся на свет, и о которой забывают они, приобретая новый опыт новой жизни. Эта тоска во мне умножена будет во сто крат. Не думать об этом я заставляла себя, оттягивая последние секунды. Прыгнуть со стометровой отвесной скалы в море было бы в тысячу раз проще. Я шагнула…

От солнца можно было спрятаться только в кедровой роще, что росла неподалеку от храма. Туда я и направилась, мечтая лишь о том, чтоб отдохнуть в тенистой прохладе, пока распорядитель работ не вернулся с рынка. Но лишь отойдя несколько шагов от ворот, я услышала за спиной:

– Лидали! Куда ты опять отправилась, бездельница?! У тебя что, нет никакой работы?! Погоди!

Я не была почитательницей Аштарт, просто находилась в кабале у этого храма. Вот уже почти три года. Моя мать была вынуждена отдать меня. Впрочем, она не была моей матерью, а лишь женой моего отца. Но я ее не осуждала. Ей ведь нужно было кормить всех остальных своих детей. А я была взрослой, мне было уже 16 лет. Я могла работать и отрабатывать наши долги, и делала то, что приказывал мне распорядитель.

Работа моя была монотонной: каждый день я выполняла в основном одно и тоже. Готовила краску, красила ткани, сушила их, отглаживала. В маслодавильне отжимала оливки для масла. Готовила еду для служительниц Храма Аштарт. Раз в луну мне приходилось вместе с другими служанками выполнять самую нетрудную работу: вылавливать на побережье морских улиток. Из них наш мастер при помощи какого-то секретного метода извлекал красно-фиолетовую краску для тканей. Этой краской мы окрашивали материю, за которой к нам съезжались купцы со всей округи. А кисти моих рук вот уже три года имели фиолетовый оттенок.

– Тебе бы только отлынивать от работы! – продолжал свои наставления храмовый распорядитель.

– Посмотрите на небо, уважаемый Сахап, – обратилась я к нему, как только он подошел ко мне.

– Что? – удивился он и задрал голову вверх.

– Вы увидите, – продолжила я, – что солнце поднялось уже очень высоко. Я же встала ото сна и принялась за работу, когда оно еще только край свой показало из-за горизонта. И каждый день я не прекращаю своих дел, пока оно не опустится в море. Так почему же вы зовете меня лентяйкой?

– Ты слишком разговорчива для служанки, Лидали. Я расскажу о твоем поведении матери!

– Моя мать знает, что кабала скоро заканчивается. И вы знаете. Скоро три года, как я служу здесь. Наш долг будет оплачен.

На это Сахап ничего не ответил. Он недовольно крякнул и, переваливая вою грузную тушу с ноги на ногу, направился на кухню. Сейчас он заметит, что печь почти потухла и разразиться проклятьями. Ну, так и есть:

– Лидали!!!

Библ слишком суетливый город, и я не люблю бывать в нем. Храм наш стоит в пригороде, семья моя проживает в небольшом рыбацком поселке на берегу моря. Я с детства привыкла к покою и размеренному течению жизни. Даже попав в кабалу, я не слишком изменила привычки. Хоть здесь, в храме Аштарт, я видела гораздо больше людей, чем в своем маленьком бедном поселке, мне не приходилось с ними вести разговоры или даже встречаться взглядом. Большинство из них были людьми небедными и считали оскорблением своего достоинства, если заговорят вдруг со служанкой. Я уж не говорю о жрицах. Впрочем, богиню плодородия и материнства почитали многие, кому она была нужна. И бедные, и богатые. Но ее милость к ним очень сильно зависела от количества пожертвований.

Но иногда мне все-таки приходится выходить на рынок. Сахап посылает. Бойкое место находится в самом центре города, и добираться туда довольно-таки далеко. Я выхожу обычно очень рано, стараясь успеть к тому времени, когда в городе не так много народу, но сегодня мне пришлось задержаться в храме из-за подготовки к обряду жертвоприношения. Какой-то богатый купец, один из тех, что покупает у нас пурпурную материю, готовил изрядную жертву, потому что его жена никак не могла родить наследника, а дочерей у него было четыре штуки. Мне приказано было вымести каменный пол так тщательно, как никогда, приготовить благовония и светильники, и лишь после этого позволили отправиться на рынок. Я досадовала, ведь придется теперь идти в самое пекло и в самое столпотворение.

Солнце, как назло, не скупилось на слепящие и жгучие лучи. Моя черная рабочая одежда так и притягивала их. Я просто задыхалась под покрывалом, хотя оно и защищало мою бедную голову от солнечного удара. В руках я несла огромную корзину, которая и без продуктов была тяжела, но ведь обратно мне придется нести ее наполненной специями и пряными травами. Я шагала по белой пыльной дороге мимо персиковых садов и оливковых рощ, что располагались в пригороде. Затем перешла на частично вымощенную дорогу, ведущую к центру города. Людей, повозок, верблюдов и лошадей со всадниками становилось все больше, воздух делался все горячее, и пыль поднималась вверх.

– Эй, ты, хромоножка! Прочь с дороги! – услышала я грозный окрик, смешанный с острым цокотом множества копыт по каменной мостовой.

Какой-то вельможа несся галопом в своей пышной повозке в окружении четырех всадников охраны. Один из них, размахивая плетью, мчался прямо на меня. Я метнулась в сторону, но, не успев отскочить, упала на пыльную дорогу. Едва не попав под колеса повозки, я чудом сумела славировать между лошадиными копытами. Один из всадников опробовал на моей спине свою плетку, но я даже не почувствовала ее жало, потому что очень испугалась, что меня раздавят или затопчут. Закрыв голову руками, я некоторое время лежала на дороге, и вдруг поняла, что повозка все же остановилась. Подняв глаза, я поняла в чем дело: моя корзинка, которую я в панике куда-то забросила, попала прямо между осями колес и заклинила их. Охранники вельможи разразились бранью, а я понимала, что нужно было очень быстро отсюда убираться.