Ольга Берг - Суккуб Метаморфозы

Действительность оказалась сильнее попытки убежать от нее и меня просто выпнули из снов. Вокруг все было до боли знакомым и другим, слегка подернутое туманом, сквозь который проступали контуры мертвых предметов, заношенных эмоций и искаженных непониманием лиц. Мир с напуганными родными, растерянными друзьями, мир, полный тревоги и жалкой возни был далек от моего сказочного забвения. И я широко раскрыв глаза наблюдала эту судорожную кутерьму вокруг, искривленные маски, ломанные жесты, сопровождающиеся театральными выкриками и понимала, что все это обращено ко мне, что эти маски и фигуры говорят со мной, а в голосах их слышатся угрозы и нервный смех. Я попала опять все в ту же реальность из которой нет выхода и никогда не было. Круг замкнулся, мне пригрозили психиатром и я сдалась.

Мне было 26 и я оказалась в том же месте, с теми же роящимися в отчаянной лихорадке мыслями, но с кучей воспоминаний, которые не давали покоя. Ностальгия по прошлым жизням была мучительней рядовых депрессий. Там была истинная жизнь, яркая, полная, настоящая, пахнущая свободой и кровью, а тут лишь растерянность и тяжесть взглядов, которые бросали зеркала. Все сначала, но уже больнее. Холодные сосульки на замерзшее лицо. Ватные руки, оцепеневшее тело и противный гул в голове. Я понимала, что в прошлое нет возврата, а эту жизнь нужно было как – то жить, продолжать эти банальные поиски своего пути. И я не знала, что мне делать. Дома я как никогда ощутила тяжесть тишины, одиночество проявлялось как пустота самой пустоты, в которой пребывала моя душа десять лет назад умершая для всего мира. Сейчас мне стало жаль своей жизни, она оказалась заполненной миражами, которые исчезли как мыльные пузыри, стоило мне только выйти в действительность. Я не хотела оставаться здесь, а бежать было некуда. Я сидела на диване и не чувствовала своего будущего, оно словно сжалось в точку, готовую взорваться в любой момент, чтобы склеиться уже в другом месте, в ином воплощении, недоступном моему восприятию, а может быть не склеиться никогда. Я заплакла.

В слезах таились сумерки дня, который кончился быстро. Я бродила по ночным улицам ненавистного мне города, а за мной тянулась моя жалкая тень. Не было слышно шагов в гулкой пустоте каменных тротуаров, а желтый свет фонарей отсвечивал тоской. Я вышла на городскую площадь, где застывшим цветком возвышался сломанный фонтан. Он давно высох и дно его устилали разбитые бутылки. Я села на бордюр, вперив взгляд в носки своих ботинок. Может я снюсь самой себе и все, что окружает меня, является частью игр моего или чьего – то еще бессознательного? Слой облачков, покрывший небо не давал пробиться ни одной звезде, только ночь, тишина и бродяжий свет фонарей – вот она картина моего мира, холодного и пустого, едва освещенного искусственным светом. Когда я подняла глаза, то даже не испугалась увидев черного человека. Он казался чернильной тенью, которая выделялась на фоне ночи, но глаза его удивительно блестели и в руке он держал белую лилию.

– Я нашел вас, – спокойно и уверенно сказал он. – Пойдемте.

Он протянул мне цветок.

Мы молча петляли по безумно длинной ночи пока не пришли к его дому. Среди черных, геометрически правильных форм зданий, слившихся в один монолит, маячил ярко – желтый квадратик окна его квартиры. Мы зашли в подъезд и поднялись на первый этаж. На зеленой двери, которую открывал черный человек красовался череп с костями и предупреждением «не влезай, убьет». Затем мы молча вступили в длинный коридор, стены которого были зловеще бордовые и из него хотелось быстрее проскочить туда, где горел свет. Черный человек снял длинное пальто и провел меня в комнату, залитую мягким светом желтой лампы. Здесь было необычайно уютно и странно, потому что комната была маленькой и квадратной с безумно высокими стенами, чем напомнила мне часовню. Я села на краюшек кожаного кресла, и почувствовала неловкость от ощущения, что предметы рассматривают меня. «Впишусь ли я в эту обстановку?» – мелькнула странная мысль. Казалось, тут все было живым, воздух вибрировал, кресла и маленький дубовый столик насторожились, толстый ковер ежился и щетинился под ногами, продолговатый ящик часов вообще презрительно шипел на меня своими стрелками, и презрение его было более чем обосновано. Один шоколадного цвета диван излучал добродушное спокойствие и был не против моего присутствия. Вошел черный незнакомец с двумя дымящимися кружками, комнату постепенно заполнил кофейный аромат.

– Пересядь на диван, – сказал он, поставил кружки на столик и плюхнулся в кресло напротив.

– Меня зовут Сэм, – представился мавр.

Он снял черный пиджак и оказался в белой рубашке и галстуке, но несмотря на его деловой костюм он не походил на человека который работает клерком или ведет свой бизнес. Он не походил на человека вообще. В его лице было что – то неуловимое, отрешенность перворожденного смешивалась с вполне земными бесенятами, которые таились в глубине его блестящих глаз. К тому же в его глазах не было видно зрачков и этим они смахивали на две бездонные воронки.

Я представилась, мы продолжали молча прихлебывать из своих кружек. Кофе разливалось по телу приятным теплом и мне показалось, будто я отрезвела.

– У тебя здесь все в коричневых тонах, – глядя в кружку сказала я.

– Гармонирует с моим цветом кожи, – усмехнулся Сэм.

Опять повисла пауза.

– Когда тебе было интересно в последний раз? – в тишине его вопрос прозвучал неожиданно.

Я замялась и не смогла вспомнить какое – нибудь событие, которое бы по – настоящему меня затронуло. Он ждал ответа.

– Я не помню, – равнодушно ответила я и закрыла глаза, убаюканная чудесным напитком.

Сквозь ресницы я видела, что Сэм удивленно смотрит мне в лицо, будто ждет продолжения. Потом веки предательски сомкнулись, я тяжело вздохнула и поерзала, приятно проваливаясь в мягкий диван.

– Моя жизнь, это вереница снов. Я путешествовала по своим прошлым воплощениям, но так и не смогла остаться ни в одном из них. Поэтому моя жизнь это – пустота.

Я едва ворочала языком и мелькнула мысль, что мавр что – то подсыпал мне в кофе, потому что зверски хотелось спать, на веках повисли пудовые гири, а голова застыла в невесомости, безвольно откинувшись на мягкую спинку дивана.

– Но разве так было всегда, с самого твоего рождения? – его голос прозвучал у самого лица и эхом пронесся сквозь барабанные перепонки.

– Нет, – мне удалось произнести это с неимоверным трудом.

Уже сквозь пелену сна было слышно, как Сэм громко приказывает мне не спать.

– Если уснешь, тебя затянет и я не смогу вытащить тебя оттуда! – крикнул он.

Мне было тогда все равно куда меня затянет, мне было до одури хорошо наблюдать изнутри себя, как сначала исчезают мысли и паровозиком дружно отъезжают чувства. Такому процессу божественного упокоение, позавидовали бы самые мертвые мертвецы! Это было сродни смерти Новалиса, только под аромат свежесваренного кофе. Божественная эвтаназия! Внезапно в эту гармонию смерти вмешался едкий запах мускуса. Я резко пришла в себя и закашлялась до слез. Сэм еще раз поднес мне к лицу белую лилию и я окончательно пробудилась. Горло перехватывало, и подняв слезящиеся глаза к потолку я поперхнулась еще раз увидев его пугающую черноту.