Дмитрий Седов - 42

Черт бы побрал этот гул, не прекращающийся ни на минуту. Грудь постоянно давит удушливый кашель. По лицу непрерывно струится пот. И каждая лопата – все тяжелее. Три шага вперед, три шага назад. Три шага вперед, три шага назад. Три шага вперед, три шага назад. И никакого просвета. Все, о чем мечтает в такие минуты кочегар, так это о наступлении конца смены и о восьми часах глубокого сна. Но время тянется медленно. Можно сказать, буксует. Вот, кажется, прошло уже целых полдня. А посмотришь на циферблат – сорок минут, не больше. Вот, кажется, уже и смене конец. А бригадир строго машет рукой – только половину прошли. И, когда начинаешь чувствовать, что сил уже больше нет, что все часы вокруг тебя разом встали, что вместо восьми часов ты отработал уже шестнадцать, ну, может, конечно, и не шестнадцать, но уж четырнадцать точно, по твоему плечу, наконец, осторожно похлопает сменщик. И в этот момент, надо сказать, твой сменщик тебе завидует. Ведь ты уже отработал, а ему пора заступать. Ты очень скоро, умывшись и переодевшись, уже будешь спешить домой, к аппетитному ужину и теплой постели. А его друзьями почти на всю ночь станут цинковый рупор, уголь и гудящие печи. И потому так недобро усмехается сменщик твоему грязному, усталому виду, когда с обреченностью перехватывает у тебя лопату. Потому так грубо толкает тебя, когда занимает твое бывшее место у края угольной кучи. В душе он, конечно, злится. Но злится не на кого-то конкретного, а просто на всех вокруг. Теперь пришла его очередь. Его смена. Его восемь часов.

Зачерпнув лопатой угля и разогнув напряженную спину, Штефан Шольц в очередной раз дал себе слово, что его будущий сын никогда не будет работать в котельной. Штефан в очередной раз поклялся себе, что он во что бы то ни стало даст прекрасное образование своему ребенку, что он приложит все силы для того, чтобы его мальчик стал, ну, скажем…

Уголь залетел в прожорливый рот печи, подняв целое облако огненных искр. Изнутри тотчас пыхнуло жаром. Кочегар отстранился, повернул назад и привычно расслабил мышцы…

Так кем же он хочет, чтобы стал его сын? Кельнером? Белые полотенца, гордая осанка, чуть надменный вид, щедрые чаевые… Ну, пожалуй. А может, ювелиром? Тонкое пенсне, изысканные манеры, миниатюрные весы, пинцет и лупа всегда под рукой, а в помощниках – молодая фрау. Тоже неплохой вариант. Клерком? Почему бы и нет? Бухгалтером? Очень привлекательная идея! Юристом? Бог мой, да кем угодно, только не угольщиком, только не кочегаром. Зачерпнув лопатой угля, Штефан внезапно остановился. Такое случалось редко, но сейчас его будто бы озарило. Ну, конечно! Как же он сразу не догадался? Банкиром! Его сын обязательно станет банкиром. Белоснежный воротничок, фирменный галстук, свой стол, свои счеты, свой толстый портфель и, конечно, изящное перо в дорогой французской чернильнице. Банкиром! Определенно, банкиром! И это, как говорится, дело уже решенное.

Кто-то сильно похлопал по его плечу. Неужели все? Да нет, не может быть, что-то подсказывало ему, что до конца смены еще как минимум пара часов. Порцию угля – в печь. Ух, как же здесь жарко… Штефан обернулся недовольно, с досадой. Рядом стоял незнакомый ему мужчина. Одет он чисто и аккуратно, сверху на плечи наброшен старый вылинявший халат. Видимо, кто-то из работников сверху. Человек в халате беззвучно открывал рот, пытаясь что-то прокричать Шольцу, но звук его голоса тонул в яростном гуле сгоравших в шаге от них тонн угля.

– Что? – громко переспросил Штефан, изо всех сил прислушиваясь и пытаясь разобрать хоть что-нибудь из того, что кричал незнакомец.

– Вы Штефан Шольц? – человек прикрыл часть лица рукой, полагая, что так его станет слышно.

Шольц утвердительно кивнул головой в ответ.

– Хорошо. Десять минут назад прибегал какой-то мальчишка, сказал, что ваша жена рожает, – снова закричал мужчина, наклонившись к самому уху Штефана и показывая пальцем в сторону выхода.

Шольц резко отпрянул в сторону и с тревогой осмотрел собеседника. Это что, шутка?

– Управляющий послал меня за вами, на сегодня у вас все, можете заканчивать работу. За сменщиком уже послали, – слова мужчины бессильно тонули в гуле печей.

Шольц вдруг почувствовал внезапную слабость в ногах. В горле тотчас пересохло. Ужасно хотелось пить.

– Ее только увезли или она уже родила? – справившись с собой, закричал он в ответ человеку, принесшему ему новость.

– Я не знаю! – собеседник недоуменно пожал плечами.

– С ней все в порядке? Скажите, она в порядке? – нервно допытывался Штефан, с тревогой заглядывая мужчине в глаза.

– Я не знаю! – собеседник с недовольной гримасой посматривал то на Шольца, то на печи, гудевшие в нескольких метрах от них.

– Это мальчик? Скажите, у меня мальчик? – не унимался Шольц, тряся мужчину за рукав вылинявшего халата.

– Да не знаю я! – человек, принесший новость, недовольно дернул рукой и, прикрывая ладонями уши, стремительно направился прочь.

С силой отшвырнув лопату, Штефан бросился к выходу. Один из пятерых кочегаров с недоумением посмотрел ему вслед, остальные даже не обернулись.

Через полчаса Шольц открыл двери одной из берлинских клиник. Взволновано объяснив молодой медсестре, что его жену привезли сюда сегодня после полудня, он потребовал немедленно провести его прямо к ней. Медсестра велела ему подождать и быстро скрылась за большими дверями. Через минуту к Штефану вышел очень солидный с виду пожилой человек в белоснежном халате.

– Я – заведующий родильным отделением, мое имя – Фридрих Майер. Вашу жену зовут Карла Шольц? – спросил врач, поблескивая дорогим пенсне.

– Да, – поспешно ответил Штефан, – да, все правильно, Карла Шольц.

– Ну и что вы так разволновались, герр Шольц? С вашей женой все в полном порядке, роды прошли без особенных осложнений, несколько преждевременно – это да, но беспокоиться не о чем.

– А… ребенок? – все еще тревожась, спросил Шольц.

– У вас мальчик, – после небольшой паузы с улыбкой ответил врач. – Подождите немного, и вас проводят к жене, она сейчас еще очень слаба и отдыхает в одной из наших палат. А сейчас, прошу меня извинить, мне нужно работать.

И он направился в другой конец коридора.

– Фрау Бахман, – заметил Майер по ходу, – будьте добры, наладьте наш календарь. Сегодня одиннадцатое апреля, выходные давно прошли, а на нем все по-прежнему воскресенье.

Войдя в палату, Штефан скользнул к кровати и нежно взял руку жены в свою. Карла открыла глаза и почему-то улыбнулась ему слегка виноватой улыбкой.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил Шольц, начиная, наконец, успокаиваться.

– Все хорошо, милый, – ответила ему жена, – обо мне здесь прекрасно заботятся.

– Может, тебе что-то нужно? – спросил Штефан. – Ты только скажи! Меня отпустили с работы, и я мог бы…