Амаяк Тер-Абрамянц-Корниенко - Музей развитОго социализма

– Але-у!..

– Ты еще дома? – Неожиданно послышался голос матери, в нем было неприятное изумление.

– У нас консультацию отменили, – с ходу соврала Ирина.

Мать помолчала, будто пытаясь убедить себя, что Ирина говорит правду: телефонная трубка тяжко вздохнула.

– Уже позавтракала?

– Конечно…

– Смотри, в институт не опоздай… Между прочим, на обратном пути хлеба купить не забудь, ладно?

– Конечно, конечно…

– Ну, целую.

– Целую…

Ирина положила трубку, уже твердо решив ни в какой институт сегодня не ходить, и от принятого решения сразу почувствовала необыкновенную легкость. Солнце ярко светило в окно. А на письменном столе ее ожидал чудовищный, ненавистный чертеж с балками, трубами, кронштейнами, сечениями – ее хвост, оставшийся после сессии… Ну разве нужен ей этот ужасный сталелитейный институт?! Отец засунул по знакомству, больше связей нигде не было… Но отец-то инженер, а из нее какой инженер?! Вот в театральный бы попасть, другое дело, – она для счастья рождена, блеска рампы и аплодисментов, а не для какой-нибудь серой советской жизни с вечными чертежами и рейсфедером в руках, неизбежными бесконечными очередями после работы, а потом и пеленками… Но разве это возможно – туда ведь такой бешеный конкурс! Да еще через постель с каким-нибудь стариканом… Еще, правда, есть студии… может, поступить в такую?.. Вот на Юго-Западе, говорят, театр студия Беляковича… Полуподпольные артисты! Ведь как они интересно живут – каждая новая роль – это же новая жизнь! А ей рейсфедер! Ладно, стоп, еще не вечер… Во всяком случае, как чудесно, отбросив этот быт, подарить себе этот солнечный день… Как хорошо встать не спеша, внимательно разглядывать себя в зеркале, не спеша наводить макияж, потом выпить чашечку растворимого кофе, позвонить Ларке, которая просила выкроить платье… Она сразу же придвинула телефон и набрала номер.

– Привет Ларочка.

– Привет, Ириш…

– Где твои предки?

– Строят коммунизм.

– Мои тоже на работе. Может, заскочишь, раскройку захватишь, а то я сегодня свободная оказалась… заодно кофейку попьем, поболтаем…

– А у тебя какой кофе?

– Растворимый…

– Это не дело, я настоящий принесу, арабик в зернах…

– А у меня кофемолка!

– Ну и отлично! Ну, давай через часок…

Положив трубку, застыла, не думая ни о чем, и, как по камням реки, по ее сознанию лилась, не проникая вглубь, жидкая лабуда привычной радиоговорильни.

…Вчера в Свердловском зале Кремля за большие заслуги в развитии международного коммунистического движения был награжден орденом дружбы народов председатель коммунистической партиии республики Буркина Фассо товарищ Мембе Фасулу…

В ответном слове товарищ Мембе Фасулу от души поблагодарил Коммунистическую Партию Советского Союза и лично ее генерального секретаря и председателя совета министров СССР товарища Леонида Ильича Брежнева, поклявшись всегда стойко стоять на страже идеалов Марксизма-Ленинизма, всегда давать суровый отпор любым проискам американского империализма… бла-бла-бла, бла-бла-бла…

Струи теплой воды под душем ласкали тело, вникая в каждую выемку и складку. Ирине вдруг вспомнился почему-то вчерашний разговор с Марией Никоноровной: пока Валентин плавал в реке, они успели разговориться. Ужасно общительная женщина оказалась эта Мария Никоноровна! Чем-то маму напоминающая. Одно поколение… А счастье в чем? Она ведь единственный раз живёт, и молодость даётся всего один раз! И так промелькнёт – И такая короткая – только успеть поймать… Даже Мама говорит, мы, мол, работали, голодали, воевали, нищими были… поживите хоть вы, дети наши, немного нормально…

…А все равно симпатичная эта Мария Никоноровна, к тому же акушер-гинеколог, как выяснилось, они даже телефонами обменялись. Но рожать Ирина не собирается, так ей и сказала прямо: надо же для себя немного пожить, ну хоть годика два… Институт закончить тоже надо… А Марина Никоноровна даже разубеждать ее не стала, хотя ей, видно, уже и не понять, при ее двоих детях и троих внуках!.. Вот про любовь она интересно сказала. Любовь, говорит, это как музыкальный слух, как талант – у одних есть, а у других нет. Только далеко не всегда и не каждый знает, есть он у него, этот дар, или нет… А у нее?.. Может, и нет у нее такого таланта вовсе… Что ж ей тогда всю жизнь ждать?.. Ну, а появится у нее настоящая страсть, так она ни с кем и ни с чем не посчитается, вот так! Тут уж она в танк Т-34 превратиться!..

Вытершись насухо китайским полотенцем, Ириша вышла в комнату, чувствуя возбуждающее прикосновение к коже ласкового сквознячка, стала напротив высокого зеркала в платяном шкафу, до колен обрезавшего ноги…

«А красивая я все-таки!» Она улыбнулась сама себе в зеркало и стала еще краше, «с изюминкой», как говорил папа. А этот дуралей Валек даже не захотел вчера с ней поговорить. Как только пришли с реки и поели, сразу уткнулся в свои книжки… Нет, он, конечно, умный, очень у-умный, и она этим гордится, но что-то в нем еще есть детское… Вечером, когда продолжал читать свою невообразимую генетику, она тихо подкралась к нему и шепнула на ухо: «Валек, а что сказал один ген другому?»… Он посмотрел на нее так, будто домашняя кошечка вдруг человечье слово молвила, а потом снова уткнулся в свое ученое чтиво. А уже под одеялом вдруг полез, и так быстро все случилось, она опомниться не успела, а он уже спал сладенько, как кролик. А она потом полночи ходила на кухню валериану глотать…

Ласково огладила своими длинными холодными пальцами овалы грудей, крепкие бедра и тут же вспомнила крепкую коричневую треугольную спину, наверняка, такую горячую, что на ней блины можно печь, на пляже вчера, и легонько застонала от томления. Господи, а ведь есть женщины, которые и не чувствуют, и не страдают, как она! Вот, к примеру, проститутки, интересно, как у них?.. Только, конечно не дешевые, не дешевые… Случайный солнечный зайчик невесть откуда появился у нее на животе, прямо на ямочке пупка, с чуть заметной выше полоской от резинки трусиков. Она улыбнулась наивному пришельцу и прикрыла пупок рукой, которая, в свою очередь, ярко осветилась, как может только светиться рука ангела. Однако зайчик вдруг дернулся, проявив странную самостоятельность, и примостился на лоно, позолотив темно-коричневую гривку… В глаз брызнула вспышка. Ах, дьявол!.. Опять этот онанист проклятый!.. В знакомом окне дома напротив мелькнула красно-коричневая плешь и черный предмет. Старый динозавр наблюдает за их квартирой в бинокль весь год, когда она забывает задернуть шторы. Один раз застал их с Вальком во время коитуса, на диване, но она Валентину ничего не сказала, хотелось и поиздеваться над старым дуралеем.