Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Сиртаки давно не танец

– Спасибо! – сказала Олька. – Но ведь я же переработала два выходных! Вы мне должны ещё за четыре.

Хозяйка была страшно удивлена:

– То, что тебя по-дружески попросили помочь, чтоб я не потеряла клиента – ты это посчитала «работой» и хорошо помнишь. А то, что пользовалась моей швейной машинкой, шила себе что-то, стирала иголку, она знаешь, какая дорогая! Жгла свет – это ты забыла?!. Да… в наше время пропали человеколюбие и милосердие!

Все истинные ценности подменены ложными! Только деньги, деньги, деньги… Вот так! Я тебя на улице подобрала, дала тебе работу, плачу тебе, а ты просто помочь не захотела! Подумаешь – пришла на выходные, прогулялась по улице! Что тебе дома было делать? Можно подумать, ты так занята! Вот она какая молодёжь выросла. Выродился мир, выродился!

Хозяйка очень обиделась, что Олька оказалась такой неблагодарной, не понявшей и не оценившей хорошее к ней отношение. Хозяйка так обиделась, что в тот же день дала Ольке расчёт, удержав несколько дней за «нарушение» Олькой контракта. Хозяйка с ней договаривалась на месяц, а Ольку уволили через две недели! Где теперь она, спрашивается, срочно найдёт себе новую швею? Вот, пожалуйста, будет простой…

– Она так расстроилась, – говорила Олька, – так переживала, что её в очередной раз «обманули», а она, «как ребёнок повелась». Она так страдала, как будто это не она меня выставила на улицу с двумя детьми, а я её! Представляешь?!

Поэтому, когда ко всем уборкам хозяйской территории ненавязчиво присовокупилось хождение для Такиса по магазинам, банкам, на почту, оплаты его домашних счетов, стояние в очереди в налоговой, помощь жене донести что-то, присмотреть за ребёнком, и всё это после работы, и ещё много чего, о чём Адель не подозревала, что такое бывает, она уже была готова к таким поворотам судьбы, как внезапный расчёт и «адио!», как говорили греки. Такие входил в роль «афендико» -работодателя всё больше. Он стал посылать Аделаиду к свой маме в клинику, в которую поселил её после какой-то операции, и как выяснилось, уже до конца дней. Такие не хотел «брать сиделок, которые непонятно как к маме будут относиться», он хотел, чтоб Адель ночами с его мамой сидела. Бесплатно, разумеется.

– А что с тобой случится?! – удивлялся Такис. – То ты посидишь, то жена. Одну ночь ты, одну Вера.

Аделька быстро поняла, что грекам нельзя перечить. Чтобы в новой стране выживать, надо было «ассимилироваться» быстро.

– С удовольствием! – Адель почти плакала, стараясь показать Такису, что переживает за его больную мать больше него самого. – Я бы и сама это сделала, даже не ожидая твой просьбы. Мы ведь должны помогать друг другу!

За эту фразу в Греции многое прощали!

– …но, знаешь, – проникновенно, понизив голос продолжала она, – дело в том, что мой муж, – а ты же видел эту здоровую лошадь? – меня к тебе страшно ревнует! Как только я произношу твоё имя, он аж зубами скрипит. Он мне не верит, что твоя мама болеет! Он думает, что я с тобой… это, ну… ну ты ж понимаешь, почему женщина может домой не приходить ночевать! Ты такой красавец, что к тебе вообще невозможно не ревновать! У тебя и с сиделкой будет проблема, если только она замужем… тяжело тебе, такому импозантному мужчине…

Коротконогий, похожий на каракатицу Такие кивал и соболезновал Адельке, что у неё в мужьях «такая лошадь». Не понимал он только одного – как можно к нему приревновать именно Аделаиду?! Ладно бы Аделаида была на тридцать килограммов меньше, а бюст?! От пятого номера-то никуда не денешься, у Такиса напрочь портилось настроение только при упоминании об этом месте женского тела. Именно бюст он считал самым большим недостатком в женщинах. Вообще ему было категорически непонятно, как Лёша мог жениться на этой «корове», как называл он в глаза и за глаза Аделаиду?! По греческим понятиям, это ж какое приданое должны были давать, чтоб Адель взяли замуж?!

Именно приданое выручало пол-Греции в замужестве!

Очень, очень гуманный закон, прописанный в Конституции страны, обязывал отца невесты давать за ней внушительную сумму, земли побольше и, главное, дом, или на худой конец квартиру, чтоб «молодая семья» имела базис для своей надстройки. На этом – на наличии базиса – обязанности невесты после свадьбы и заканчивались. Жена имела полнейшее право никогда в жизни больше не работать, и никто не смел упрекать её в тунеядстве. Самая же интересная в этом законе часть звучала так: если молодой зять не согласен с размером выделенной за его женой суммы, то есть он считает, что у отца невесты есть возможность «помочь» больше, зять имеет коституционное право подать на своего тестя в суд, и закон полностью на его стороне.

Такие взял Верку в жёны из очень бедной семьи и всю жизнь при первой же возможности напоминал ей об этом.

Такие вообще любил напоминать. Когда он согласился вставить своей матери зубы, то каждый раз при её приходе говорил:

– О! Гемисе топос ме пелатес! (О! От клиентов не протолкнёшься!) «Заработаем» сейчас! Будут ходить такие – и всё! К лисами то магази! (Наш магазин закроется!)

Греки почему-то все заведенья называют «магази». «Магази» и бар, и дискотека, и зуботехническая лаборатория. Настоящий же «магазин» в свою очередь – это «супермаркет» или «магазин с одеждой».

Месяца два он скулил, что его «магазин» закроется. Всё время, пока вставлял зубы в мамашу. Мамашу он, оказывается, вообще любил, потому что его отец, оказывается, с «войны домой не вернулся и по четырём сыновьям не скучал». Он остался в Италии, родил там ещё троих дочерей и был счастлив. Так вот, мать их, четверых братьев, оказывается, одна воспитывала. Такие её очень любил.

Через два месяца Такие внезапно перестал оплакивать «разорившийся магазин».

– Видишь, Коста, – однажды за утренним кофе расфилософствовалась Аделаида с младшим братом Такиса, – твой брат больше не жалуется на финансовый крах из-за маминых зубов!

– Да, конечно! – Коста шумно выдохнул и затушил «бычок» в пепельнице с водой. – Взял с неё три пенсии, вот и замолчал!

Всё это было бы смешно, если б не в таких количествах и не каждый день, но ещё раз сменить работу было почти невозможно.

Адель до переезда никогда не могла бы себе даже представить, что счастье человека так сильно зависит от его внешности, а в Греции вообще всё зависит от внешности! Конечно, и здесь надо хоть немного уметь мычать. Всё оказывалось вовсе не так, как учила мама. Если ты старательная, умная и, как там у нас говорилось, «начитанная», но у тебя лицо в прыщах, или большой зад, с тобой и разговаривать не будут! И абсолютно никому не интересно, что ты «абитуриентка мединститута»! Да ты его хоть пять раз уже закончи, мединститут свой, если ты не соответствуешь определённым нормам, никто тебя на работу не возьмёт. Больше всего, оказывается, в Греции ценились хорошенькие дурочки, костлявые девочки с маленькой головой: с аккуратненько ухоженными волосиками и умеющие кокетничать. Только такое поведение в этой стране ни в коей мере не расценивалось как «кокетство». Это называлась «глика», – то есть – «сладенькая». И именно эти и правили Грецией в любом заведение и даже на уровне правительства. Если у тебя конфликт с «гликой», конечно же выставят тебя, хоть ты работай над диссертацией для своего же работодателя. Чрезмерная прыть и сообразительность причислялись больше к недостаткам девушки, чем к её достоинствам. Адель несколько раз пыталась подыскать себе что-то другое, без Такиса и без его немыслимых поручений. Но как только она приходила по объявлению, её очень выразительно осматривали и потом обещали «позвонить». И никогда не звонили. Или сразу говорили, что «место уже занято». Она не была «гликой». Наверное, вид уборщицы, но объёму занимающей почти весь крохотный туалет в каком-нибудь крохотном магазюшке, ввергал хозяина в бездну уныния. Он вспоминал, что мечтал «расшириться», да вот финансы пока «не позволяют». Всё оказалось с точностью наоборот. Переехавшие из СССР, а в особенности те, которые были из тех же мест, что и Адель, очень сильно отличались от местных своим внешним видом. Когда пошла первая волна переселенцев, греки на них оборачивались на улице из здорового интереса и очень пристально их рассматривали. Потом попривыкли, рассматривали меньше и старательно обходили стороной. Особенно их волновали жутко длинные, до земли юбки – мусорозаборники. Местные «кирии» принципиально не могли понять, почему понтийки в таких ходят?