Елена Четвертушкина - Лучик

Время шло, бабушка умерла, но когда жена ВИ ушла на пенсию, они подолгу жили тут, оставляя московскую квартиру на сына. Надеялись – вдруг вот он женится, и бросит опасную военную профессию…

Но не случилось.

Когда погиб сын, а за ним, тяжело отболев, ушла и жена, ВИ, оглушенный этой двойной, не давшей передыху потерей, быстро понял, что, оставшись в Москве, последует за женой так же стремительно, как и она за сыном. Врачи закатывали глаза, требовали опять и опять ложиться на обследование, всё намекали на что-то, сулили страшное; суетились, толпились, надоели смертельно… ВИ даже начали сниться сны про анализы, кривые кардиограмм и томограмм, цифры лейкоцитов, эритроцитов, холестерина и сахара. Сердце пошаливало уже давно, а узнав о гибели сына, ВИ был уверен, что его вот тут и накроет инфаркт. Но инфаркт накрыл жену, и ВИ прекрасно знал, что она, как всегда у них было, просто взяла на себя его боль. Только вот эта последняя двойная боль оказалась ей уже не по силам.

Теперь у Владимира Ильича остались только Сашки, дочь с зятем, сами уже имевшие внуков. Их с самого начала так звали, Александру и Александра, потому что они везде, всегда и обязательно оказывались вместе, ещё с тех времен, когда, после нескольких переездов, семья осела в большой квартире на Садовом кольце, против Курского вокзала. ВИ с женой прекрасно знали всю компанию детей, и будущего зятя тоже – такой всегда был заводной, хоть и щуплый, и заика… А вот драться с ним никто не рисковал, потому что дрался он всегда до победы, молча, и не без умения. Да и сын с дочерью, чуть что, немедленно вписывались. Парня уважали за самостоятельность: родители как-то быстро убрались по пьянке, и он жил в старой московской коммуналке с глухой бабкой; много читал, первым стал захаживать в открывшуюся во дворах церковь Апостола Иакова, вроде бы с бабкой, а ясно было, что сам по себе; говорил интересно об удивительных вещах, никогда никого не осуждал, хотя сам никогда не ругался, не пил, не курил, так же, как и дочь с сыном…

Нет, сын всё-таки покуривал – признался матери, когда уходил в армию.

Вот уж этот-то день навечно вошел в семейный фольклор.

…На Вадькины проводы в армию пришло человек 80. Ни по каким меркам старая четрёхкомнатная квартира не смогла бы вместить такого количества народу, – но друзья сына и дочери (знакомые и незнакомые ВИ с женой) явились накануне, и сами вытащили на 2 сопредельные лестничные площадки лишнюю мебель; и приволокли из ближайшего супермаркета продукты: 10 кг куриных окорочков, 20 кг картошки, ведро майонеза, по мешку моркови с луком, и 10 палок колбасы, не считая хлеба, который уже просто тащили в руках, охапками. Правда, ВИ с Олей показалось, что кое-кто из добровольных помощников начал праздновать загодя, и много в том преуспел, но… Кто там уже стал бы придираться!

Сашки-Вадькины родители, как называли их друзья, вообще никогда не заморачивались, с кем дружат дети. Они верили дочери с сыном безоговорочно, и знали твердо: те, с кем они дружат, не могут быть негодяями. Хотя звоночки имелись; как-то раз в середине перестройки, когда ВИ купил, наконец поднапрягшись, подержанную машину, с неё в первую же ночь стоянки под окнами (гараж где ж взять!) оперативно спёрли всё, не приваренное насмерть. ВИ, больше от неожиданности, поогорчался, посетовал… Да и плюнул, потому что некогда было, – ради возможности всем вместе ездить на дачу в собственном авто он влез в долги, и работы набрал под завязку. Да и зеркала заднего вида с мотороллой по цене не стоили истерики.

Тем более поразило ВИ, что к вечеру того же дня вдруг позвонили в дверь, и сбежали, а на пороге оказалось все украденное.

ВИ глянул на мотороллу, дворники и смущенную ухмылку сына, и решительно потребовал объяснений, а сын нахмурился:

– Пап, мы живем в криминальном районе. Ребята просто не знали, что это наша машина… Пойдешь в милицию?

– Нет, – сказал ВИ, помолчав, – не пойду.

…Стояли лихие 90-е; чуть не днями одна из подруг жены, рыдая у них в квартире, на наспех прибранной кухне, рассказала: у сестры обнаружилось тяжелое и запущенное онкологическое заболевание, и муж немедленно испарился, а сын – студент-физик, отличник МГУ и отличник ГТО, – чтобы заработать на операцию матери, нанялся стриптизером в клуб для богатеев. Ни ВИ, ни кто-то другой из старых знакомых, чтобы помочь, такими деньгамине располагал, хоть убейся.

А студент-физик теперь располагал.

…После провод, которые заняли не только день, но и почти всю ночь, Вадьку отправили на призывной пункт к 8 утра, а в 10 он опять позвонил в дверь, к ужасу родителей. Выяснилось, что контингент забираемых в армию оказался настолько пьян, что всех вернули по домам – отсыпаться, со строгим наказом явиться на следующий день по месту службы самостоятельно, на электричке, и в приличном виде – c удивительным по тем временам доверием к чувству долга призываемых, доходящим до революционного романтизма.

ВИ с женой, совершенно потерявшиеся в наканунешнем валтасаровом пире, взяли друг друга в руки, расспросили сына, как такое могло случиться: ведь из дому уходил трезвый?! Оказалось, пока ждали на призывном пункте, почти у всех завтрашних солдат с собой оказались припрятаны заначки… Родители строго указали Вадьке, что по сю пору ещё никого из их рода из армии не выгоняли, отпоили капустным (с дачи) рассолом, и отправили служить. В тот же день, к вечеру, опять-таки пришли ребята со двора, и затащили обратно мебель, и помогли убраться, и помойку вынесли…

А потом ещё много раз заходили, спрашивая, что пишет Вадька, и не надо ли чего, и не обижает ли кто.

…Теперь, категорически запретив близким говорить при нем на любые медицинские темы, ВИ уехал на дачу. Московская квартира, пропитанная запахом лекарств, ушедших в вечность тихих радостей и памятью о том, чего уже больше никогда не будет, давила на психику, комкала дни с самого утра, и всё норовила добить. На стенках висели фотографии; на любой горизонтальной поверхности, на каждой полке ВИ натыкался на ордена сына, его письма из горячих точек, и благодарственные письма от командиров, и на собачьи миски и собачьи витамины, и на лекарства жены… Квартира как будто застыла от горя, как муха в янтаре, и хозяина своего всё норовила обездвижить, добить, приковать к лекарствам и отчаянию.

А дача (он помнил, помнил) была благословлена или обречена на каждодневные вводные, и эти сложности – он надеялся! – не дали бы впасть в окончательную и непреодолимую безысходность.

После катастрофы ВИ уперся жить на даче один, хотя всем, и ему в том числе, было ясно, что это авантюра: хозяйством (как и садом) всю жизнь занималась жена. ВИ мог, конечно, сварить себе сосиски и суп из пакетика, измерить давление и снять показания со счетчика; знал, где лежат телефоны электрика, газовщика и сантехника, но в остальном был полным профаном. Сам он думал: ну и что?.. А вот Сашки согласились оставить его в покое только по одной причине: чтобы лично убедился, как сложно с непривычки остаться одному, и сделал правильные выводы.