Елена Четвертушкина - Нас эпоха рвала как лист

За быстротечностью мгновений,
За кубком старого аи,
Мы так же смутно видим цели,
Как и оплошности свои.
Не торопись на подвиг, мальчик!
Мы часто принимать спешим
Чужих икон тупую алчность
За индульгенцию души.
…Вот так, не ведая обмана,
Творя отваги чудеса —
На рифы, волей урагана
Летят слепые паруса.

Лист кленовый над дорожкой
Майский дождь, смеясь, ловил.
Он зеленую ладошку
Так доверчиво раскрыл!
Жму протянутую лапку,
Изумрудный воробей…
Ты не ведаешь, как кратка
Линия судьбы твоей.
Я сама, мой друг беспечный,
Полагала вечно жить,
И казалась бесконечной
Жизни шёлковая нить.
Летом буря ломит рощи —
Возгордишься ты, малыш,
Древа кряжистого мощью,
Всем, чему принадлежишь:
Шумом кроны, чуть не грозным,
Вековою крепью лап…
Ты не знаешь, как в морозы
Дупла старые болят.
И когда октябрь украдкой
Будет стужу нагонять —
Стынет сердце, слабнет хватка, —
Никого не удержать.
И тебе, дружок, придется
Пережить ноябрьский шок
И узнать, как больно рвется
Твой упругий черешок.
А когда, теряясь, к небу
Ты свою протянешь боль —
Щедро небо кинет снегу
В покрасневшую ладонь.

Уведи меня, ангел мой, —
Я почти позабыл твоё имя, —
От всех бед, что стали моими,
И слезами меня омой.
Не гони, укоризной не мучай,
Не шуми, как прибой у пристани,
За мой взгляд, недобрый и пристальный —
По-иному глядеть я не учен.
И за всё, что зовут грехом
Скучноватые правдолюбцы,
В час, когда прощенье легко —
Дай в колени твои уткнуться.
…Кабы знала ты, как легка
Голова перед честным боем!
Кабы знала ты, как горька
Ночь глухая перед разбоем…
Моя совесть с чужой душой
Тихо шепчутся у коновязи —
Знаю, знаю, у них уж решён
День моей неминучей казни.
Ах, вернуться б к началу начал!
Ах, глаза твои, ангел мой, строги!
Вспомни, вспомни – Христос прощал
И убийцу с большой дороги.
Ты же ведаешь мысли мои,
Ты же знаешь, ангел мой строгий:
«Не оставь» – вот о чём я просил,
Каждый день, каждый час – и сегодня.
…За друзей, что довёл до греха,
За всех женщин, что мною обижены,
Я стою пред тобою униженно,
И молитва моя тиха.
За неяркий наряд, да за старый обряд
Я поверил тебе, Печальная…
Я бы в церковь пришел —
Но у церкви, у врат,
Царский стражник скучает с пищалью.

…Я красив и удал, я – ничей вассал,
У меня злата-серебра много…
Но ты всё же меня не покинь, не бросай.
Не оставь меня. Ради Бога…

…Он поднялся с колен, и шагнул во тьму,
От костра, что вился ужом —
И помедлил чуть, и пустился в путь,
Перекрестясь ножом.

Вот говорят, Земля всем матерь,
И тяжести закон – един…
А он родился на канате —
Эквилибристки юной сын.
Он рос без лонжи, без призора,
Держась буквально ни на чем,
И как-то ненормально скоро
Стал знаменитым циркачом.
– Маэстро, выход! – сальто, стойка…
Потом, на площади нагой
Земля кривлялась под нестойкой,
Привычной к пропасти ногой.
И зрители, уставя пальчик,
Шептали детям в простоте:
– Смотри – он был хороший мальчик,
И вот теперь на высоте…

…А он порой, в ночи-темнице,
Всё думал, если не спалось,
Что должен был родиться птицей.
Что всё случайно сорвалось.
И мир был в проволоку сужен:
Что мир мог дать ему – «алле!»
И чувствовал себя ненужным
Канатоходец на Земле.
Он не был злым, и гордым не был,
И может, только потому
Какое-то иное небо
Порою виделось ему.

…Но как-то раз ступней усталой
Он пустоту нащупал вдруг.
И, Боже мой, что стало с залом!
И завертелся цирка круг —
Он падал —
все быстрей, все круче —
Всё ближе плеск огней и тел…
А он был счастлив – потому что
Он, наконец, летел!
Летел…

…Ситчик – бязь,
Пыль да грязь —
Вышла замуж, не спросясь,
За Кота Котовича,
За Греха Греховича.

В доме – сундуков гора,
Да не доищешься Добра.
Только поздно слёзы лить —
Пора деточку крестить.

Жизнь иссекла меня больно.
Был я крикун, да стал тихий:
Как не хлебнёшь – всё солоно.
Куда ни кинешь – всё лихо.
Стреножили меня, вольного,
Горюшка жизнь отвалила сполна:
Бил – не добил я лихого врага,
Пил – не допил зелена вина…
Осталось от всех моих подвигов —
Тишина да жена.

Не сердись на меня,
Государь—милый друг:
Тёмный лес вокруг,
Всё сосна да орех —
Здесь и ясным-то днём
Заплутаться не грех.
Как над головой —
Государь—сырой бор,
Как за левым плечом —
Государь-лютый зверь,
Как за правым плечом —
Государь-Божий страх,
А вокруг меня —
Государыня-ночь.
И дороги мне нет,
И не вынесет конь,
Здесь, в чащобе, свет-
Лишь гнилой огонь…

Ты пусти, не держи,
Государь-сырой бор!
Не губи меня,
Государь-лютый зверь.
Укрепи меня,
Государь-Божий страх,
Ты прими меня,
Государыня-ночь!

…Ты не жди меня,
Государь-милый друг,
Отойди от окна,
И вина пригубь —
Мне до ясного дня
Долгий,
долгий путь.

У братьёв-удальцов
Жёны тесто творят.
Мне же в жёны досталась
Алая заря.
Не пожнёт, не прополет-
Тольку дарит свет…
Братьёв жёны ждут с поля —
Мне ж и этого нет.
Мне же в ранней рани
По-над речкой рекой
Ждать из дальней дали
Жену – Зорьку домой.

– …Что ж, жена, ты меня как мертвого
В лоб целуешь губами холодными?
Отчего ты меня, пришедшего,
Накрест крестишь, как уходящего?
Отчего вино твое – горькое?
И зачем на столе чепь гремячая?
Иль, жена, не меня дожидалася?!

– Нет, тебя ожидала я, батюшко,
Из походов ратных долгошенько.
И с того вино моё горькое,
Что на слёзах моих настоено.
Оттого крещу, как покойника,
Что прощалась с тобою сотни раз…
Да стучалась в окошко слава твоя,
Говорила – терпи, вернется муж…
А ещё она мне поведала
О победах твоих и подвигах,
О твоих полонянках – красавицах,
Да сынах твоих неокрещенных!
Погулял муженек ты – потешился.
А теперь уже я порадуюсь.
Я на цепь тебя, окаянного,
Посажу – чтоб по девкам не баловал,
Ратной славы своей не вытаптывал,
Молодой седине моей кланялся!