Анатолий Зарецкий - Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу

– Но ты не просто юноша, а Ромео. А я – твоя Джульетта. Ты же сам говорил только что. Или я неправильно поняла?.. Ну, пойдем, Ромео, – загадочно улыбаясь, аргументировала и настаивала Людочка.

Не знаю, может, ей не очень нравилось мое имя, но с той весны она редко называла меня по имени. Возможно, была и другая причина прибегать к косвенному обращению ко мне – это так и осталось загадкой. Но, начиная с того памятного дня, я вдруг стал у нее Ромео. В ту весну она просто обожала обращаться ко мне так.

– Людочка, согласен. Пусть я буду Ромео. Но если по правде, не хотелось, чтобы у нас вышло, как у них. Тот Ромео погубил и себя, и свою Джульетту… А ты – моя Людочка и я отвечаю за тебя… Мне не хотелось, чтобы ты ходила туда. Даже со мной. Ведь нас могут увидеть. Пойдут эти жуткие сплетни, – продолжил я настаивать по праву старшего, которое, уже нисколько не сомневался, давно растерял, сраженный волшебными чарами красавицы-подружки.

– Я сама за себя отвечаю, – возмутилась Людочка, – Я понимаю, о чем ты говоришь. Но с тобой пойду, куда угодно, и на это кладбище тоже. Или тебе жалко патронов?

Последний аргумент добил. Спорить было бесполезно. Мои возражения больше не воспринимались. И еще я понял, что интуиция не подвела – видимо в непростой для нас обоих ситуации во время дождя, я поступил именно так, как ждала от меня любимая. Мы объяснились без слов. И теперь она, похоже, совсем не думала о репутации, потому что твердо знала, что любима верным другом, которого тоже любит, и что любимый, готовый защищать ее «до последнего патрона», никогда не обидит ни словом, ни поступком.

– Хорошо, Людочка. Пошли на кладбище.

И мы, наконец, покинули приютившую нас нишу, где в тот день так откровенно раскрылись наши чувства. И Людочка так и не сняла мою курточку, пока мы ни вернулись домой…

А прежде, чем вернуться, мы забрались с ней в самый таинственный и безлюдный уголок кладбища. Здесь мы с ребятами испытывали и пристреливали свое самодельное оружие. Действовали быстро. Несколько выстрелов, и врассыпную. То была не лишняя предосторожность. Одно время на кладбище часто стреляли. Орудовала банда. На выстрелы сбегались мы – ребята из прилегающих дворов.

То, что порой видели, было зрелищем не для слабонервных. Нас быстро разгоняли, потому что мешали милиции, медикам и всем, кто приезжал на место происшествия по долгу службы, но всегда после нас. Позже администрация студенческого общежития, что напротив кладбища, получила предписание: немедленно вызывать милицию, как только слышались выстрелы.

Людочка была в том месте кладбища впервые. Она молча, со страхом оглядывала малоприятный темный уголок. Полуразвалившиеся склепы с проваленными полами, откуда веяло могильным холодом, поваленные каменные памятники, громадные старые деревья, густой непроходимый кустарник, и вкривь и вкось кресты, кресты, кресты…

Я показал Людочке, как обращаться с оружием. Потом достал из склепа мишень и закрепил ее на дереве. Огляделся. Все спокойно.

И вот мы заняли позицию для стрельбы. Я выстрелил первым. Яркое пламя на полметра из короткого пистолетного ствола и оглушительный, на фоне окружавшей нас кладбищенской тишины, звук выстрела. Мишень поражена.

Выстрелила Людочка. Мимо мишени и даже мимо толстенного ствола дерева.

– Давай еще разик попробую.

– Людочка, время пошло. Скоро здесь будет милиция.

– Я быстренько.

– Хорошо, перезаряжай, но не стреляй, – дал ей патрон, а сам быстро снял с дерева и спрятал мишень обратно в склеп. Людочка уже была готова к стрельбе.

– Стреляй просто по дереву. Точнее целься.

Выстрел. Есть попадание. Теперь скорее, как можно дальше от этого места. Когда мы вышли на главную аллею, навстречу уже бежали ребята из нашего двора.

– Толик, там стреляли, – крикнул кто-то из них на бегу, – Айда, посмотрим!

– Мы не слышали, да и не интересно, – ответил им, и мы с Людочкой переглянулись, как настоящие заговорщики. А когда ребята убежали, весело рассмеялись.

Я проводил Людочку до подъезда. Мы расстались, обменявшись нашим традиционным приветствием. Людочка сияла. Я, очевидно, тоже. Так окончился наш первый день счастья.

С того дня, как только мы подходили к памятной нише, где состоялось наше первое взрослое свидание, и мы без слов объяснились в любви, Людочка всегда замедляла шаг, и, обернувшись ко мне, улыбаясь, спрашивала: «А где твоя курточка, Ромео?»

– Это та, которая тебя обнимала? – отвечал вопросом на вопрос.

– Да, – всегда коротко отвечала она, продолжая улыбаться.

– Она отдыхает дома, но у меня есть еще эта рубашка, и она тоже хочет тебя обнять.

– Передай ей, в следующий раз, – кокетливо отвечала Людочка, после чего, смеясь, ускоряла шаг, жестом приглашая следовать за собой.

Этот ритуал стал традиционным. И мы всегда с удовольствием его исполняли. Но никогда больше не было подобного свидания. Оно было единственным и неповторимым…

У нас было множество любимых мест, где нам с Людочкой нравилось бывать чаще всего. Мы подолгу задерживались на скамейках, что уютно располагались в тени больших деревьев наших парков и скверов или где-нибудь у фонтанов и водоемов.

Было несколько маршрутов, по которым ходили без опаски. Короткие, что целиком проходили по территории, подконтрольной нашей местной шпане. И длинные, с заходом на чужую территорию, появляться на которой можно было, только опираясь на авторитет нашей воровской братии.

Я договорился с двумя авторитетами, которые жили в нашем дворе, и которых знал с детских лет, что при необходимости могу ссылаться на них.

Глянув на мое оружие, они рассмеялись и предложили арендовать их старенький револьвер с длинным стволом от ручного пулемета. Они называли его «парадокс».

Мать, стирая мои вещи, так и не смогла понять, откуда на всех рубашках и даже майках в одном и том же месте появляются масляные пятна. Отец же, мельком взглянув, сразу все понял и сказал: «Смотри, сынок, осторожнее».

А Людочка, узнав о новинке моего арсенала, не успокоилась, пока ни расстреляла полный барабан дефицитных патронов.

Я уже довольно долго простоял в нашей нише, где много лет назад мы с Людочкой были так счастливы. Слезы лились по щекам. Я их даже не замечал, пока кто-то из обеспокоенных прохожих ни подошел ко мне:

– Что с вами, молодой человек? Вам плохо?

– Нет. Спасибо. Мне хорошо… Очень даже хорошо.

– Что-то не похоже, – и прохожий, интеллигентного вида пожилой мужчина, пошел своей дорогой, подумав, очевидно, что я просто пьян.

Смахнув слезы, понял, что мне действительно стало легче. Это были первые слезы после того, как я навсегда простился с моей любимой Людочкой.

Тогда я не плакал. Тогда я умер, а мертвые не плачут.