Игорь Родин - Совесть палача

Шустрый никогда не гулял просто так. Он всегда или испытывал свои изобретения и прототипы, или находился в поисках деталей и материалов к ним. Но общаться с ним было легко и весело, так как сам он был человеком лёгким и смешливым, со странным, но оригинальным чувством юмора. Каким и оставался до сих пор. Завидую я ему иногда. Такие лёгкие, воздушные люди. Живут мечтами, не плетут стратегические планы на года, а обходятся одним днём. Как блаженные. У меня так не получается. Мой оптимизм тлеет и задыхается под грудой аналитических расчетов, давних комплексов и многочисленных рефлексий. Где-то по краю этой помойки бродят паранойя под ручку с шизофренией, а на вершине горы сидит дракон страха и сомнений.

Кто-то вошёл в балконный проем, и я оглянулся, ожидая продолжить выпивать с Петей, но в раме косяка стоял Шустрый во плоти и крови. Он по-хозяйски упёрся поднятым локтём в балку, а вторую руку положил на талию. Его живые светлые глазки быстро бегали по столу, а рот уже искривился в счастливой ухмылке.

– Привет! – сказал он хриплым баритоном, на который переходил, когда не надо было повышать голос до децибелов оркестровой трубы. – Отдыхаете?

– Здорово, Шустрый, – кисло отдал я дань вежливости. – Ты разве дашь? Чего хотел?

– А я так, «мимокрокодил»! – засмеялся Коля и туманно пояснил: – Да за «болгаркой» вот к Исаю заскочил. Надо там кое-что отрезать…

– Голову себе не отрежь, – душевно предостерёг его я. – Пива «хапнешь»?

– Вай нот? – поднял густые брови Шустрый.

Я протянул ему свой бокал. Коля ухватил его ловкими грабками и припал к источнику блаженства. Выцедив его одним долгим глотком, он смачно чмокнул и, вдруг переменившись в лице, душевно рыгнул. На верхней губе у него застыла белая тонкая полоска пены. Как в детстве от молока. Теперь такое молоко не делают. Полоски от теперешнего блёклые и прозрачные. А мигом повеселевший Шустрый вдруг без перехода и подводок поинтересовался:

– Слушай, Глеб, вот ты какие формы минета знаешь?

Я немного сбился с мысли и опешил. Никогда не увлекался всякого рода девиациями. Мне и стандартных форм хватает.

– Ну, обычный, – вспомнил я для затравки, потом с сомнением протянул: – Вроде всё… А! Вспомнил! В специальном кино смотрел, такой, чтоб прям до желудка!

– Это всё фигня! – уверенно заявил Коля. – Про «Дракончик» слышал?

Я вспомнил. Где-то я про эти извращения читал. Наверное, в интернете, когда было настроение «сёрфить» по такого рода познавательным сайтам. Изюминка данного способа заключалась в том, что нужно было накопить побольше расходного материала, а потом, как раз во время его выдачи, схватить девушку за затылок и не дать ей продохнуть. Девушка давилась, задыхалась, и из носа у неё при удачном исполнении тёк тот самый расходный материал. Это и являлось основой «Дракончика». Самому проверять действенность и качество такого иезуитского метода мне никогда не приходилось. Хрень полнейшая, но я с видом знатока кивнул.

– А про «Одноногого пирата»? – не унимался весёлый Шустрый.

– А это что такое? – искренне удивился я, начиная наполнять свой бокал теперь уже себе.

– О! Делается это так! – оживился Коля, найдя покорные и благодарные уши в моём лице. – Делает она свои дела, а ты, как раз, когда начинаешь отстреливаться, целишься ей в глаз! Она вскакивает, и в это время ты бьёшь её по ноге! Оп-ля! Готово! По комнате прыгает «Одноногий пират»!

И весело, освобождённо засмеялся. Я тоже не удержался, представив, что сделает с Шустрым очередная его подруга, после того как она уймёт боль в ноге и вымоет глаз от спермы. Тут как раз подтянулся Петя. Он сунул Шустрому в грудь ладную японскую «Макиту» и поинтересовался:

– Чего ржёте?

– Да так, Шустрый проводит сексуальный ликбез, – взял я свой бокал.

– Ладно, я побежал! – Коля скрылся с балкона. – На днях занесу!

– Захлопни там за собой! – полез обратно на своё место Петя.

Шустрый так и сделал, а мы с удовольствием и не торопясь выпили по свежему бокалу. Он захрустел любимыми сухариками, а я зажевал жёсткую, как электрический кабель, вяленую полоску рыбки.

– Тебе с твоим складом ума надо было подаваться в гуманитарии, – повторил вновь Петя. – А тебя вон куда занесло. Теперь сплошной когнитивный диссонанс.

Диагноз Пети был не совсем корректен, но я понял, что он имел в виду. Действительно, кривая моей жизни сделала много неожиданных и резких поворотов. Особенно в последний год. И я оказывался в разных положениях и ситуациях, кое-как держась потока и не выплывая из нейтральных вод. Но последнее изменение меня почти доконало. Кого-то, может оно бы и порадовало, кого-то оставило равнодушным. Кто-то смирился бы и отключил совесть и сомнения, раздумья и страх. Но мне, с моим складом ума гуманитария, не удавалось из этого ничего. Только раздирающий душу ужас от того, что я творю. Только видения по ночам, чёрные сны с перевёрнутым сюжетом и унылая серая хмарь будних дней, похожих один на другой, как листки отрывного календаря.

И всё это на законных основаниях. Упаси боже подумать, что я какой-то там преступник. Или ещё того хлеще, наёмный убийца или маньяк. Просто работа у меня такая. Вот такая хитрая работа. Не как у всех.

Дело в том, что я – палач.

Обычный палач, в обычном учреждении, время от времени приводящий законные взвешенные и справедливые приговоры в исполнение. Я убиваю людей. Преступников. Негодяев. Киллеров и маньяков. Растратчиков и воров. Убийц и террористов. Просто работа.

Я мастер заплечных дел. Буквально. Стою за спиной и вижу сутулые или богатырские, костлявые или покатые плечи, а потом нажимаю на спусковой крючок. Потому что спускать курок неграмотно. Курок взводят.

Ну, не просто, конечно, работа и должность. Нет у нас в стране такой профессии: «палач». Не прописано у меня в трудовой: «КАТъ» или нечто подобное. В реальности я начальник ИУ №2 УФСИН нашего захолустного провинциального городка. По стечению обстоятельств, прошлый начальник, уходя на пенсию, не нашёл никого лучше, чем меня на эту сомнительную должность. Не то что бы он ко мне так тепло благоволил, просто совпал ряд обстоятельств. Более достойные кандидаты или выбыли из игры, неудачно подставившись на глупом нарушении, или имели неснятые взыскания, или не подходили на это место по личным качествам. Некоторые откровенно не нравились будущему почётному пенсионеру, а некоторые взяли самоотвод. И у них была причина. Которую я в полной мере прочувствовал немного позже, когда вступил в должность и осел в уютном чёрном кожаном кресле кабинета в торце коридора нашей административной части.

Кресло было огромным, будто его набили и перетянули из целого бегемота. В нём можно было сидеть, работать, смотреть в монитор ноутбука, пить чай и кушать обед. В нём даже спать уютно. В нём можно было жить. Оно охватывало тебя своими толстыми лапами-подлокотниками, как панцирь, как огромный толстый экзоскелет из заграничных футуристических фильмов. Оно придавало уверенность, несло комфорт и уют. Из него не хотелось вылезать. А вылезать пришлось. Чтобы исполнять остальные свои профессиональные обязанности. В том числе и казнить людей. Преступников…