Игорь Родин - Совесть палача

Со всеми манкими благами в виде полной бескрайней власти, нового оклада и хорошей жизненной перспективы выползли наружу и сопутствующие неприятности. Вроде подковёрных игр подчинённых, интриг недоброжелателей и мракобесия злопыхателей. В виде огромной ответственности за весь этот разношёрстный коллектив, иногда напоминавший банду с Гуляй-поля. В виде подначек из центра выражавшихся во внезапных неплановых проверках.

И в виде обязанности время от времени брать старый, отполированный до серебряного блеска «Наган», традицию и память прошлых лет, и стрелять людям в голову. Убивать. Забирать их жизнь. Казнить. Применять к ним высшую меру социальной защиты. Исполнять закон.

Такие дела…

Раньше эта часть моего ремесла, входящая в общий набор, меня интересовала мало. Как-то краем перспективы, очень смутно и опосредовано. Потому что тогда я ещё не был начальником и не брал в руки «Наган». Конечно, я слышал и знал об этой тёмной стороне работы своего шефа. Но сам никогда и в мыслях не примеривал на себя этот красный балахон с прорезями для глаз, образно говоря. Мне казалось это чем-то мифическим, нереальным, чем-то, что меня, конечно, коснётся, только коснётся нескоро, а то и вообще пронесёт. А вдруг? Почему нет? Кривая графика количества приговорённых к смертной казни у нас в стране последние годы скачет, как пульс у умирающего, которого хлестают живительным синим огнём дефибриллятора. То густо, то пусто, как говорится. Таких пенитенциарных учреждений, как наше, по стране ещё десяток. Так что общее количество казнимых вполне себе мягко распределяется, неуклонно разряжаясь и редея к периферии. Бывает, и по полгода ни одной смерти в стенах дома скорби. С другой сторны, случается и наоборот, диаметрально противоположная картина. Приговорённые прут, как плотину прорвало, словно массовое обострение у них случилось. Вот такая волна и досталась мне в первые четыре месяца моего воцарения на исправительно-учрежденческом кожаном троне.

Тогда-то я в полной мере и прочувствовал скрытые мотивы тех, кто отказался от престола добровольно. Это совсем другая история, потому, что она длинна, как персидская легенда и требует отдельного рассказа. А в то время, после первой пятёрки исполненных, я стал глубоко и сугубо задумываться об общемировых вещах, вроде внешней политики и внутреннего обустройства и функционирования силовых институтов, и вообще, философской и теософской подоплёки процессов, прямо сопричастных с этим вопросом. И упал в грусть. В тоску и сплин. В депрессию и стресс. Много разных красивых названий придумали для такого состояния все, кому не лень, от врачей до поэтов, но слаще от их перебора в памяти, на языке и в душе не становилось.

Тогда-то я впервые начал мечтать и праздно раздумывать, а что было бы, если бы в своё время случились некоторые события, которые теперь могли кардинально изменить всё моё теперешнее незавидное текущее положение?

Ведь если бы наш самый первый российский президент в девяносто шестом дал бы слабину и пошёл на поводу у европейских гуманистов, то молодая Россия успешно бы прошла в Совет Европы, утвердившись там, как одно из перспективных и современных государств. Которое, к тому же, неплохо спонсировало бы этот старейший и почётный орган внешнего регулирования прав человека. Пусть теперь нас называют варварами и дикарями, не признающими никаких конвенций и актов, кровожадными каннибалами, загнавшими себя в клетку тоталитарного режима полицейского государства, нам-то самим изнутри виднее. А видно только то, что ничего-то особо и не изменилось. Мы привыкли к этому положению вещей сызмальства и держим его за норму. Никого не удивляет и не шокирует справедливое возмездие для негодяя и мрази, сотворившей ужасные деяния, от которых даже у таких дикарей и варваров, как мы, волосы шевелятся и гнев вскипает в пламенной душе. Нет, ничего подобного, вроде жалости к ним, мы давно не питаем. Все давным-давно воспринимают это, как норму. И всем до лампочки общечеловеческий путь к гуманизму и в частности права и свободы той самой мрази. И его тонкий внутренний мир, который так хотят сохранить европейцы, и который так легко разрушают наши доблестные исполнительные органы.

Причём буквально. Пулей.

От такого выбора Россия впоследствии только выиграла. Её авторитет упрочился, хотя некоторые радикалы и шепчут ядовито по углам, что такой шаг есть реставрация «Железного занавеса», ведущий во тьму опричнины и правового беспредела. «Зато не платим королю налоги!», как поётся в известной песенке. И миллионы долларов остаются в бюджете. И кормить, поить, обувать, одевать и выгуливать на пожизненной отсидке некого. Их просто выводят в ноль. Дёшево и сердито. А разговоры про судебные и следственные ошибки, что ж, они были всегда. Только их всё меньше с каждым годом, потому что доказательная база по расстрельным статьям проверяется и перепроверяется очень тщательно, согласно указа президента, а качество и профессионализм растут неуклонно, шагая в ногу с научно-техническим прогрессом. И это меня немного успокаивает, так как я точно знаю, что, по крайней мере, не казню невиновного.

Может, мы бы жили теперь совсем по-другому, вступи Россия в Совет Европы. Может, громкие процессы заканчивались теперь в страсбургском суде совсем с другими вердиктами. Может, исчезли бы быстрее такие уродливые явления, как внутренние войны, называемые «боевыми действиями» или та же дедовщина в армии, как более мягкий пример. Может, мы смотрели бы более смело и открыто в сторону демократичного запада, и не боялись бы выражать своё мнение свободно, не опасаясь возмездия. А может, и нет!

Меня эти вещи занимали мало. Знал я тогда твёрдо только одно. Случись это, и в России отменили бы смертную казнь. Совсем и напрочь, на века. Уж на мой бы век хватило. И не стал бы я ломать себе психику, не стал бы мучиться тоской и сплином, не погружался бы в алкогольный вихрь обманчивого облегчения. И с совестью своей был бы в мире. Так ведь нет! Не вступили и не отменили! Искать плюсы и минусы объективно – мартышкин труд для праздных простачков. Их тьма и тех, и других. Тут баланс соблюдён, как на аптекарских весах. А я эгоистичен и эгоцентричен, меня глобальные вопросы не колышат. У меня сплин. Да такой, что хоть в окно головой. Но я трус. Я в окно не прыгну. Не хочу. Я разобраться хочу. Понять. И простить. Себя простить и жить во вновь обретённой гармонии с самим собой.

Тошно мне…

– Алло! – позвал Петя. – Приём! Чего задумался? И чего такой кислый? Приуныл?

– А? – вынырнул я из размышлений. – Так. Что-то приунывал, приунывал и совсем приуныл. Нет у меня когнитивного диссонанса. То, что я вижу и то чему меня учили и как воспитывали, прекрасно ложится одно на другое. Никаких чудес и невероятных фактов. Всё в рамках. А то, что я тот, кто я есть, это уж так судьба сложилась. Не вижу себя кем-то другим. Мне было уютно и комфортно. До последнего. Сам знаешь. И вот надо ж такому случиться!