Дмитрий Шульман - Боцман (сборник)

Я подержал в руках, посмотрел, намотал на кулаки и попробовал порвать. Руки краснели, синели, но толстые нитки не рвались, именно такие нитки – веревки были мне нужны для испытания тайной. И нечего было думать и сомневаться. Купил. Денег осталось пятьдесят копеек.

Дома меня уже заждались, воскресный завтрак – это когда все вместе. На кухне было очень тепло, топилась плита. Дрова потрескивали, на черном металле стояли кастрюли, готовилась еда на завтрак и обед, кольца, закрывающие отверстия, накалились, чайник шумно сопел, вода вот-вот должна была закипеть.

Мать достала сковороду, говорит:

– Давай свой бекон, будем жарить.

Все отдавать нельзя, а ведь картошка уже почти сварилась, в эмалированных мисках на столе соленые огурцы, грибы, нарезанный кольцами лук, крупная серая соль, перец. Все пахло нестерпимо аппетитно, одним словом, утро, кухня, воскресный завтрак. Я положил на стол бекон (половину вместе с бобами припрятал в холодном коридоре).

В кухню вошел отец, спросил, почему я так долго гулял по рынку? Пришлось подробно рассказать про все: что бекон оказался подчеревьем, а бобы – фасолью, и про Ивановну. Родители посмеялись, мать нажарила по-быстрому сала с мясом, сели завтракать. Когда чаевничали, я стал отпрашиваться на хутор. Отпустили, предупредив, что декабрьский день короткий, на улице морозно, хоть и не очень, но все равно холодно. Метели вроде не должно быть, но возвращаться надо засветло.

Это меня сильно смутило, ведь план совсем другой, а рассказывать тайну нельзя.

Вообще-то мы собирались идти вдвоем с соседом, который старше меня на год. Сначала он согласился. Вроде интересно зимой в лесу приготовить на костре еду, интересно посидеть, помечтать, поговорить, но когда разговор пошел, что сидеть надо до темноты, что домой придем часам к восьми, он меня не понял. Зачем до темноты, потом возвращаться по лесу, по полю, а если сократить дорогу, то вообще идти придется мимо кладбища… Он спросил, точно большой, разве еда вкусней будет от темноты, да и потом по телевизору кино интересное. Я пытался его уговорить, предложил почитать Джека Лондона. Он согласился, но читал совсем другие повести и рассказы – там не было Аляски и ее героев, не было охоты, собак, перевалов, там была городская жизнь… Словом, он не захотел, но согласился никому не говорить про мой тайный план.

Солдатский вещмешок был вместительный, котелок я положил на дно, в него хорошо лег бумажный пакет с бобами и бекон. Хотя хлеб на Аляске не ели, но пару ломтей душистого ржаного хлеба с нашей пекарни я взял с собой. Спички завернул в отрезанный от старой велосипедной камеры кусок резины и замотал веревочкой. Спички должны быть всегда сухими. Заранее приготовил самых смолянистых щепочек, ведь зимой костер развести совсем не просто – не всегда все получалось хорошо, даже если использовать сухие еловые веточки и бересту. Смоляки, так называли янтарные от смолы щепки, были вне конкуренции. Моток купленной веревки занял немало места. Когда было собрано все необходимое, вещмешок оказался довольно тяжелым. Небольшой нож, купленный на рынке еще год назад, я положил в карман пальто. Ножны для него сделал из березовой дощечки, которую долго выбирал, чтобы не только лезвие, но и половина ручки спрятались. Ножны получилось хорошие, легкие, прочные. Сосед-охотник, чью собаку я пытался запрягать в санки, посмотрел и похвалил.

Теплые штаны с начесом, свитер, драповое пальто с коричневым цигейковым воротником, офицерская меховая шапка, вязаные рукавицы. Шарф я не любил, но споров не хотелось, поэтому просто намотал его на шею. Валенки без галош и лыжи с простыми ремешками заранее приготовил.

– Ну, я пошел!..

Отец смотрел по телевизору хоккей, повернулся в мою сторону и молча кивнул головой. Мать выглянула из кухни, велела не задерживаться.

Дверь подъезда хлопнула, сильно, как стартовый пистолет. С утра было солнце, морозно, но теперь появились темные облака. Было понятно, что луны точно не будет, подумалось, хоть бы метель не началась. Путь к хутору сначала шел вдоль дороги, по которой в те годы редко ездили машины, зато саней с запряженными лошадьми было много – крестьяне возвращались с рынка домой.

Натертые свечкой лыжи хорошо скользили. Вещмешок удобно улегся на спине и его тяжесть почти не чувствовалась. Ветер гнал снежную поземку по дороге, крутил вдоль снежного бруствера солому и сено.

– Эй, парень, далеко собрался? Садись, подвезу, – чуть придержав лошадь, окликнул меня дядька, одетый в полушубок, высокий воротник поднят, шапка надвинута на глаза. Но мне нельзя, идти нужно самому. В другой раз, даже не думая, забрался бы – так здорово ехать в санях, особенно когда лошадь пускают рысью, и чувствовать ветер, запах сена, ну и все остальные запахи, от которых никуда не денешься и которые могут быть у лошади.

Лыжи мягко пружинят, декабрьский морозный воздух пахнет хвоей и корой. На хуторе меня уже ждали. На плите, в стороне от самых жарких мест, стоял чугун со щами. Стоял так, чтобы щи не кипели, а томились. Дрова потрескивали, запахи чеснока, сала, свежего хлеба будили аппетит. Я достал из рюкзака бобы, бекон, попросил кастрюлю, сковородку. Бобы варятся долго, поэтому поставил вариться все, что у меня были.

Щи были восхитительные, на свиных ребрышках, перченые, но нежирные. Анатолий Васильевич за обедом постоянно шутил, спрашивал, куда это я собрался?! Пришлось рассказать, что пойду в лес, буду изучать заячьи и лисьи следы, потом разведу костер, приготовлю поесть, посижу у костра, подумаю.

– Смотри, сейчас темнеет быстро, – сказал он мне, а я на удивление самому себе, ляпнул, что люблю темный ночной лес. Он удивленно поднял свои лохматые брови. – Ты когда его успел полюбить, темный лес?

– Да я… я его в книгах полюбил…

– В книгах можешь любить, а домой возвращайся вовремя, – коротко и достаточно резко сказал мне Анатолий Васильевич. Пришлось позвонить домой. Трубку взял отец, я сказал, что у меня все в порядке, собираюсь домой, но торопиться не буду и приду, когда стемнеет. Отец выслушал, уточнил, сколько собираюсь гулять по лесу, остался доволен ответом. Мне пришлось ему пообещать, что не буду сильно углубляться в лес, а отойду один квартал и пойду просекой.

В доме было очень тепло. Но время не ждало, пора идти. Я и не заметил, как мои валенки поставили на печь, одевать теплые было очень приятно. Мы вышли на улицу. Во дворе поземка крутила свежий снег. Начиналась метель. Мягкие ремешки на лыжных креплениях приятно стягивали валенок и хорошо держали, лыжи не болтались. Анатолий Васильевич пожал мне на прощание руку, поправил на плече лямку вещмешка, открыл и придержал калитку, пока я выползал со двора.