Влад Эмир - Теория относительности

Теперь Наташа голову подняла с нескрываемым интересом.

– Не-а… Не скажу!

Почему-то, на совсем уж откровенность девушка не решилась.

– Ты где живёшь?

– Квартиру с подругой снимаем, недалеко совсем. Она как раз сейчас на занятиях, в параллельной группе.

– Пойдём, домой тебя провожу! – Неожиданно, даже для себя самого, предложил вдруг Владимир, – А то заснёшь как корова, на дороге…

– Фу, ну и сравнения у тебя, ─ Сделала нахмуренные брови Наташа, но не удержала их в этом положении долго, – Хорошо, пошли! Только… Можно, я за тебя держаться буду? Шатает что-то…

– Держись, ладно! – Не стал вникать в перипетии будущих разговоров на эту тему среди студентов и вахтёров Владимир, – Время относительно… А относительно этих стен и нас уж всё равно…

– Что? – Подняла глаза девушка.

– Пошли!

– Ага… А подруга, если тебя в нашей комнате найдёт, что скажешь?

– К себе переведу!

– Ага, сейчас!

– Время относительно, но ещё не пришла пора узнать об этом! Пошли быстрее, мне ещё много дел надо успеть закончить! Чтобы это не начинать пока! Не настала пора!

– И что ты делать будешь? – Девушка закрыла глаза.

– Жечь! Всё жечь, как… Пошли!

В чём может быть смысл духовных испытаний, как не в любви и принятии, рождающейся у тех, кто истинно прошёл их? Владимир уже знал об этом. Но очень хотелось узнать ещё, есть ли у Наташи, на пояснице, татуировка – кошка с вытянутыми лапками? И этот пирсинг… Колечко такое маленькое, на самом…

«Тётя Глаша вышла из дома рано утром. Надо было переделать много дел – задать корма борову Борьке, накормить кур и уток, не забыть собрать яйца, выпустить пастись Зорьку, пятнистую корову, ждущую в хлеву. Тётя Глаша была доброй и приветливой, много работала и считалась в деревне настоящей хозяйкой. Одно только не ладилось в хозяйстве у тёти Глаши – мужика не было! А в каждом хозяйстве должен быть мужик! Не сильное будет хозяйство, если мужика в нём нет! Вроде и всё правильно делала Тётя Глаша, хорошо и вовремя, да только с виду всё правильно было…»

Влад читал листки с мелконаписанным текстом и понимал, что потихонечку начинает сходить с ума. Вместе с тётей Глашей. Сегодня ночью он не выдержал борьбы с самим собой и поддался на глупое и неотвязчивое желание, даже почти физическую потребность встать чуть ли не за час до рассвета, достать листы бумаги, захваченные с собой в деревню так, на всякий случай, как обычно берут с собой, уезжая на какое-то время в новое место, в деревню ли, на курорт ли. Берут многое другое, всякий хлам, удивляясь потом причине этого. Потребность была писать, писать что-то, какой-то текст, даже не задумываясь над смыслом написанного. Исписав листов десять, Влад, успокоившись, лёг досыпать. И сейчас, проснувшись на час позже обычного, с удивлением перечитывал галиматью, написанную его, несомненно, почерком. Листы бумаги формата А4 лежали на столе, вместе с ручкой, почерк был его…

Экспертизы почерковедческой проводить не надо было, здесь сомнений быть не могло. Так, как писал Влад, не писал никто ни из старых друзей-однокурсников, ни из новых знакомых коллег. Смесь неряшливых букв, закорючек и символов, которые покрывали лист слева направо равномерным слоем, даже за почерк принять можно было с натяжкой! Ни к стенографии это не имело никакого отношения, ни к тексту. Зато, на спор, Влад мог практически дословно в течение полутора часов записывать, как магнитофон, речь лектора, не коверкая, не интерпретируя и фальсифицируя её. Правда и разобрать эти записи впоследствии мог только он сам! Чтобы доказать, что спор он выиграл, Владу приходилось уже по-человечески переписывать, расшифровывать текст. Свой текст переделывать в общечеловеческий. Сейчас записи на листах как раз и были выполнены тем, только ему знакомым почерком. Ещё со студенческой скамьи им самими и выработанным. Однокурсники даже конспекты его для подготовки к зачётам и экзаменам никогда не просили – смысла никакого не было, не могли разобрать практически ничего. Хотя диплом с отличием, полученный Владом по окончании института, вроде бы и давал ответы, что качество конспектируемых лекций должно было быть высоким. Ответы-то ответами, но почерк… Если бы Влад сам бы всего этого не понимал, произошедшее пару часов назад показалось бы ему чьей-то глупой шуткой или умным розыгрышем, лучше сказать. То, что это писал он лично, было бесспорно. Но Влад думал, что это был сон! С какой бы стати он подскакивал ночью, задолго до рассвета, чтобы написать что-то несуразное… Про тётю Глашу? «Тётя Глаша вышла из дома…» Шизофрения? Начало или уже заматеревшая стадия болезни, неизлечимая форма? Влад убрал исписанные листы в стол и стал одеваться. Дел было много… Он застыл на мгновенье и чуть не чертыхнулся – прямо, как у тёти Глаши! Неужели у всех в деревне дел было много? Но он же сюда вроде отдохнуть приехал, сбежав практически спонтанно из сумасшедшей, жаркой до невозможности, Москвы, чтобы хоть недельку отдышаться, а заодно и отоспаться, напиться парного молока, покупаться и половить рыбу! Дел много… Да уж, много! Как у…

Влад тоскливо посмотрел на ящик стола, где спрятал то, что написал ни с того, ни с сего ночью. Надо было выкинуть это из головы, не дай Бог, кто-нибудь когда-нибудь прознает про сей скорбный факт психической ущербности Влада, навеянного, без сомнения, резким переходом к размеренной и экологически чистой деревенской жизни…

Деревеньку с затрапезным названием Изотово Влад приметил ещё несколько лет назад, мотаясь по делам фирмы по всему Подмосковью. Изотово представляло собой очень даже далёкое Подмосковье, даже, скорее всего, Подмосковье не представляло. Влад в то время продвигал проект Белорусской говядины по предприятиям быстрого и не очень быстрого питания где-то поближе от Москвы, где и люди попривычнее к такому питанию были, и транспортные расходы отпечаток на цены в конечном счёте не накладывали. Попал он в Изотово по запарке, просто перепутав дороги, поленившись лишний раз заглянуть в Атлас автомобильных дорог. Дело было под утро, ночь Влад частенько использовал для передвижения, успевая поспать пару часов уже на месте, поработать, подоговариваться с начальством, даже заключить договор – другой, если повезёт, и – дальше, к следующему городу, населённому пункту, предприятию общепита, к очередному директору. Иногда он проезжал за ночь 50 километров, иногда ─ 400. Круги вокруг Москвы всё увеличивались и расширялись, в ту пору каждый новый договор был весьма интересен в плане денежной компенсации за бессонные ночи и ночную рулёжку.

Уже отъехав приличное расстояние после последнего поворота, съехав с трассы, обманутый вполне сносным асфальтом, ставшим через 20 километров не совсем сносным и вообще закончившимся через такое же количество километров, Влад даже не стал лезть в старый испытанный Атлас автомобильных дорог советских времён, где хоть и не было кое-чего, зато остальное было вымерено и выверено многими поколениями автомобилистов, заставляя его принять. Атлас уже был не нужен, и без него стало ясно, что Влад заблудился. И ехать дальше сейчас, в серое предрассветное время, когда небо сливалось с землёй и звёзды терялись вверху, было опасно и глупо. Влад свернул с широкой полосы, изображавшей дорогу, подальше на обочину и приткнулся к беленькому столбику, почти ткнув его бампером. Всё равно надо было поспать эти дежурные 2—3 часа, а теперь и для того, чтобы вернуться на запланированный раньше маршрут, нужно было время.