Арсен Даллан - Между небом и гаражами

Я не понимаю! Так обидно. До слез.

Ильдар замолк. Видно было, что он действительно переживает: лицо его замерло, глаза потухли. Вопрос, который он задавал себе, будучи в коме, все еще оставался без ответа. За что его наказали?

– Я подумал тогда, – продолжил он, – вот бы искупить свою вину! Если где-то был неправ, заплатить в сто крат. За один свой удар получить тысячу в ответ, но продолжить жить! Но со мной не торговались. Все сделали без моего ведома и без обсуждений со мной. Я умер…

– Да уж, мы о себе гораздо более высокого мнения, чем они о нас, – хирург сказал это сочувствующим тоном, но вышло как-то не очень. Он это понял и попытался перевести тему:

– Мне один пациент тоже рассказывал, что такое смерть. Знаете, что он говорил?

Ильдар вопросительно поднял брови, но хирургу этого было недостаточно, он посмотрел на меня в ожидании согласия на рассказ.

– Так что же?

Ну и тип – мы с Ильдаром переглянулись. Но хирург не заметил, он уже был увлечен собственным повествованием:

– «Знаете, Евгений Геннадиевич…» – это я, – пояснил доктор, – «…я понял, что смерть – это лишение смысла. Когда что-то в жизни лишается смысла – это сразу умирает. А тогда, в коме, когда я понял, что умер, у меня обессмыслилось все. Потому что я был смыслом и оправданием всех своих дел. Без меня дела мои и жизнь не имеют смысла! Умер я – ушел смысл, умерла жизнь», – хирург тонким голоском изображал речь больного, при этом театрально закатывая глаза и прижав руки к груди. – У тебя так же?

Ильдар кивнул:

– У меня вот, например, было столько идей, столько наработок! Ведь никто об этом и не узнает, пока не реализуешь планы. Но я умер. Не реализовал, и, значит, большая часть айсберга так и осталась под водой. Я – мертвец, и никто не узнает, что было в моей голове, в сердце…

Как будто и не было этого никогда… Хотя для меня все это было более реальным и натуральным, чем все то, что я сделал на самом деле. Блин, как же жалко! И не себя, а планов своих, идей!.. Вот бы кому-то другому поручить доделать! Вот если б было кому передать, чтоб доделал, додумал, дожил… Тогда не так обидно умирать. Совсем не обидно. Тогда вроде как и не умираешь вовсе…

Тут мне снова пришлось спешно прятаться в туалете, потому что в коридоре послышались знакомые шаги нашего командира. Дверь отворилась, и раздался приказ: «Процедуры!» Потом чуть помягче: «Будем уколы делать».

Я отсиживался в туалете, но слышал, как хирург говорил Ильдару:

– Ну, конечно, если бы кто-то продолжал делать то, что ты делал при жизни, то тогда вроде и не умираешь окончательно. Сам, конечно, умираешь, но все равно не так обидно, наверное. Потому что ты должен быть спокоен, так как знаешь, что не зря все это, не просто все исчезло и обнулилось. Нет, что-то твое продолжается, развивается и будет без тебя жить и расти дальше. А умер так умер: что ж, со всеми бывает рано или поздно… Но когда ты умираешь и некому дело твое продолжить, мысли твои додумать, слова твои досказать, то тогда, наверное, очень обидно.

– Да, – задумчиво продолжил Ильдар, – все это остается в твоей мертвой голове, и никто оттуда уже не вытащит. Знаете, – Ильдар говорил сквозь зубы, видимо, в этот момент именно ему делали укол, —

я представлял себя айсбергом, большим, потому что я сам вижу ту часть, что под водой. Но когда умираешь, то понимаешь, что все, спрятанное под водой, там же и осталось. И на самом деле ты – всего лишь жалкий комочек льда…

– Эй, полегче! – раздалось из палаты, это был хирург. – Ты, мать, хоть для приличия в вену меться, а то тычешь с размаху куда ни попадя. Я ж не подушка для иголок. И откуда вас только берут таких…

– А ты не бухти, ишь чего… не нравится – сам себе уколы делай.

– Ой, и пожалуйста – напугала!

Еще некоторое время я слушал перепалки бывшего хирурга и медсестры, но потом она ушла, и я смог выбраться из заточения.

Я молча посмотрел на Ильдара. Теперь он казался мне святым. Человек, который прошел через такое, пережил смерть, не мог остаться прежним.

Он действительно стал на жизнь старше, везунчик.

– Ты представляешь, как тебе повезло?

– Повезло… Ты серьёзно? У меня сломаны обе ноги, сильнейшее сотрясение, раздроблены четыре ребра. И ты считаешь это везением?

– Ну, мне, конечно, жаль, что ты пострадал, но ведь ты заглянул за границу дозволенного! Ты прочувствовал то, что людям не дано знать! Ты встал на следующую ступень развития!

– Мне кажется, ты очень преувеличиваешь, – улыбнулся Ильдар.

– В хлам преувеличиваешь, – басил бывший хирург. – Ничему твой дружок не научился. Пройдет месяц-два, все встанет на места свои. Будет жить, как жил раньше.

В этот момент откуда ни возьмись в дверях появилась та самая медсестра с выражением лица «какого дьявола тут происходит?»:

– Та-а-а-ак, – до неприличия долго растягивала мадам, – понятно. Нарушаем. Я сейчас охрану позову. Они вмиг уму-разуму научат.

– Да вы что, не надо охрану, я уже ухожу, только минуточку, пару слов скажу другу и пойду…

– Никаких пару слов, живо вон из палаты! – женщина упивалась своим положением, а я решил подыграть:

– Ну, пожа-луй-ста… – растягивал слоги, как школьник, – еще три минуточки…

Я начал собираться, но нарочито медленно. И, дождавшись, пока медсестра выйдет ожидать меня в коридоре, спросил друга напоследок:

– Ну, Ильдар, скажи: реально что в тебе изменилось после комы? Понял, как жить-то теперь?

– Да, понял, Арсен. То, что пишут в каждой вшивой книжке для домохозяек! – он недобро ухмыльнулся.

На соседней койке хирург заржал в голос. Из коридора донеслось: «Тише там!»

– Ну и что же? – в нетерпении полушепотом спорил я.

– Во-первых, надо помнить каждый день, что на замахе может парализовать, и не жить впрок. Во-вторых, не тратить время на то, что с твоим уходом потеряет смысл. И самое главное, – при этих словах голос Ильдара стих, он зашелся в сильном кашле, глаза его закатились, и тело начало трястись. Хирург приподнялся на локтях, чтобы получше рассмотреть, что происходит, и перевел глаза на меня, будто спрашивал: «Позвать медсестру?»

Но Ильдар жестом попросил меня подойти поближе и, вцепившись в лацкан моего пиджака, еле слышно прошептал:

– …И самое главное, Арсен, запомни… – кашлянул мне в лицо, но я терпел, не смея отойти. – Запомни… не забудь… поменять… «незамерзайку»! – после этих слов пострадавший залил палату громким хохотом.

В эту же секунду в палату ворвалась медсестра и схватила меня за локоть:

– Все! Быстро на выход!

Я с облегчением вытер лицо рукавом свободной руки:

– Ну ты, черт, давай поправляйся: скоро лето, съездим вместе на море. Давно же хотели! Теперь не будем откладывать…

– Хорошо! – улыбнулся Ильдар. Таким я его и запомнил: улыбающимся, ироничным, просветленным…