Ольга Ворон - Край света

– Барак охраны слева от входа белое знание, кликнешь начальника смены, он тебя разместит. Там сейчас Чахлый дежурит. Мужик такой низенький, морда, как кулак – узнаешь сразу. Зовут Ерофей, но тут имена не в ходу – либо по кликухе, либо «товарищ командир». И поаккуратнее с граблями – он тоже не дурак подраться. За формой и постелью сходишь на склад, это…

И тут коробка грохнула! Словно петарда взорвалась.

Увалень подпрыгнул и застыл с остекленевшими выпученными глазами и рукой, так и не показавшей направление на склад. «Кастро» задержал стакан перед ртом и задумчиво посмотрел в нашу сторону.

– Это что это, а? – повышая голос, начал увалень.

– Тася чихнула, – честно ответил я и поставил коробку на стол прямо перед ним.

Тот отодвинулся и встал с места. Спокойствия ему это явно не прибавило – я всё равно высился над ним на полголовы, а прямо перед пахом лежала странная коробка. В глазах парня явственно читалось желание расслышать – тикает она или нет.

Я сдёрнул узел с бечёвки и развалил на стороны картонные борта.

Тася сидела в единственном незагаженном углу клетки и, живо шевеля носом, оглядывалась, подслеповато щурясь на свет.

Увалень сплюнул:

– Тьфу-ты, в ноги душу! Крыса!

– Шиншилла, – поправил я.

– Воротник сучий! – рявкнул увалень. – Чтобы на объекте у меня гадости этой не было!

Я не ответил.

Потому что…

«Кастро» подошёл.

Стукнул костяшкой по клетке.

Улыбнулся.

Сказал.

И.

Потому что…

Словно водой окатило. Тело напряглось в ожидании ярости и тут же расслабилось.

«Кастро» подошёл ближе и начал любознательно оглядывать Тасю. Довольно ухмыльнулся в бороду – сегодня он получил сразу две диковинки в свой зверинец. Постучал по клетке костяшкой – Тася фыркнула и повела ушами. Чистоплотная старушка не позволила себе замызгать шёрстку даже в тряске долгой дороги, поэтому смотреть на неё было одно удовольствие – волос по всей длине менял цвет, давая бархатный индиговый оттенок, а пушистость делала её похожей на клубок богатого меха.

– Да пусть её, – усмехнулся «Кастро». – Животина безвредная.

И ушёл к своей бутылке.

Увалень сглотнул и сел на место.

– Кусается? – мрачно спросил он.

– Нет, – сказал я.

– Что жрёт?

– Я привёз.

Увалень посмотрел на меня исподлобья и сообщил:

– Чтобы из клетки не воняло! Я тут живой уголок в бараке держать не стану, понял?!

Тася забеспокоилась, засуетилась, и я положил ладонь на прутья и наклонился к увальню.

В конце концов, мне здесь работать. А Костян хорошо напутствовал меня. Почти как СанСаныч. «Аминь, твою мать» – единственная формула, которая здесь будет работать всегда и на всех. На своих, в том числе.

– Тася, – начал я неторопливо, тупо, словно в пустоту перед собой: – Породистая шиншилла. У неё окрас редкий. Давно у меня. Меня любит очень. И я её очень люблю. И очень ухаживаю. Потому что она беззащитная, ничего сделать не может. А я – могу.

– Ты чё не понял?! Крысу свою съе… – увалень опять вскочил с места.

А я тупо продолжал говорить, не подняв взгляда на вставшего:

– Я не могу, когда ей плохо. Дурею я. Сам себя не понимаю. Дурак дураком!

– Ты чё мне лепишь? Чё лепишь?

– Когда вокруг шумят, она пугается. А у неё животик слабенький. Она гадит начинает.

Я бубнил без выражения, а увалень уже бычился, собирая кулаки:

– Ты чё, не понял?! Ты чё идиот?!

– И тогда я бешусь, – спокойно закончил я и поднял глаза.

– Ты …!

Может он чего бы сказал ещё. Только тут у Таси действительно не выдержал живот, и тёмная струя брызнула на сетчатое дно клетки. Шиншилла, сама стесняясь получившегося конфуза, юркнула в угол поближе ко мне.

А увалень остановился с открытым ртом, впервые поймав мой взгляд. В глазах у него появилось новое выражение. Словно кнопку «пауза» нажали.

– Брейк, – хохотнул «Кастро», забрасывая ноги на свой стол. – Брынза, посели его к Профессору. Там его крыса может гадить, сколько в неё влезет!

«Брынза» опустился на место и, не поднимая глаз, монотонно объяснил мне, куда я должен пойти, чтобы найти Профессора.

Оказалось, не далеко.

Плоское одноэтажное здание в трёх десятках метров от административного корпуса и оказалось искомым. На входе красная табличка с гербом Советского Союза утверждала, что тут находится региональная сейсмологическая станция номер такой-то.

Я перешагнул через порог и оказался в тёмном коридоре, едва освещаемом сумеречным светом заходящего солнца из дверного проёма. Но что-то разглядеть всё-таки было возможно. Например, скудность, нищету и грязь. Мозаика пола была загажена многолетними наслоениями грязных следов, а со стен смотрели портреты учёных, подобные фотографиям на памятниках заброшенных могил – неживые, плоские, запылившиеся и беспомощные. У входа ещё были слышны звуки, несущиеся с улицы – чей-то говор, перестуки, перекличка автоматчиков на вышках, шум дизеля рядом с электростанцией, кашель движка вездехода, – а дальше в сумраке коридора звуки исчезали, скорее даже растворялись без остатка, становясь чем-то иным. Не материальным, а мистическим.

Неясный сизый свет едва пробивался в самом конце коридора. Он бил из проёма снизу.

Я ступил на мозаику пола и позвал в темноту:

– Профессор!

Дверь за мной захлопнулась, гулко ударившись, и плоско шлёпнув сжатым воздухом по спине. Стало совсем темно.

Тася в клетке засуетилась и запищала.

– Тихо, – сказал я и привычно выбил морзянку пальцем по коробке – старушка пришипилась.

Я пошарил по стене в поисках выключателя, но безрезультатно. Оставалось только идти на свет. Поправил лямку рюкзака, чтобы не сползала по гладкому нейлону куртки, и тут…

Приглушённый рёв, больше похожий на далёкий рык хищника, пронёсся по коридору. Тася мгновенно заметалась по клетке. Я скинул рюкзак прямо в грязь у входа, поставил поверх коробку, и, встряхнув руками, пошёл на рык.

Тигр?!

Чёрт, что же тогда с Профессором?

Второй рёв настиг меня уже почти у самого конца коридора. Сразу за ним – словно шлёпнулось безвольное тело. И я сорвался в бег.

Впереди виднелся провал вниз, из которого шёл свет и именно оттуда нёсся звук.

Третий рык застал уже на спуске в подвал.

Я махнул по лестнице вниз. Пролёт. Ещё один. Ещё.

Тут!

Тихо потрескивающие лампы дневного света под невысокими потолками давали мертвенно-голубое сияние. А рык… Он сразу перестал быть опасным, а сделался знакомым. Я вздохнул, повёл напряжёнными плечами и пошёл на звук. Требовалось пройти весь коридор до конца.

Дверь в туалет оказалась распахнута.

Сперва я увидел короткий ряд рукомойников на одной стене, и лишь потом – ширмочки-кабинки у другой. Из-за ширмы дальней ячейки санитарного помещения выклячивался зад в сером замызганном халате. Профессор держался руками за стену и ширму и неудержимо освобождал желудок от недавно съеденного. Но более всего – от выпитого.