Юлия Бычкова - Радуйся бездне

Мадлен прищурилась и закрылась рукой от вспыхнувшего прожектора:

– Выключите этот свет, – нервно сказала она, – Я ничего не вижу.

Электрик ее слов не понял. Не то он был в наушниках, не то подчинялся только своему начальству.

Она снова недовольно поморщилась и резко сказала:

– Можно как-нибудь это убрать?

Зал слегка загудел, и несколько человек даже встали со своих мест и тихонько подошли к электрику, который всегда ответственно выполнял свою работу, но, возможно, просто не знал английского.

Когда софиты выключили, Мадлен облегченно встряхнула руками и вытянула шею.

Альбине очень понравилось, как она скомандовала, у нее самой так никогда бы не получилось. Так жестко, и вместе с тем так естественно.

Альбина окунулась в английскую речь, чистую и звучную, как лесной родник. Она даже слегка развалилась в кресле, внимательно разглядывая уважаемую гостью. Ее понесло по волнам: Альбина то вслушивалась в американское произношение, то погружалась в свои мысли. Как она опишет мужу, что у них сегодня было на работе? Что она расскажет про Мадлен?

«Это яркая женщина. Уверенная, статная. У нее абсолютно прямая спина и нет мешков под глазами даже в девять утра. А может быть даже у нее никогда не болит голова? И дети ее хорошо учатся и, конечно же, никогда не болеют».

От этой мысли Альбине стало грустно. Все-таки с головной болью еще можно справиться, как с усталостью и лишним весом, как с ворами на даче и нерасторопностью мужа. Но как же трудно справиться с чувством безысходности, когда болеют дети! Как никогда и ни с чем.

«Мадлен, сделай так, чтобы мои дети не болели, и свекровь не устраивала сцен. И еще чтобы муж не храпел по ночам, и хоть немного бы похудел. У него такой круглый живот, и еще одышка, вены и давление».

Директор говорила практически без остановки об улучшении отношений, о росте и развитии бизнеса. Альбина давно уже потеряла главную мысль, до нее долетали лишь отдельные обрывки и окончания фраз, которые у американцев принято слегка затягивать, отчего они звучали чуть более понятно: Customers, global companies, your opportunities и our flexibilities.

Альбина снова погрузилась в раздумья:

Вот ведь какая вещь получается: вроде бы, все одинаково начинают. Одна на всех школьная программа, общие примеры и лабораторные опыты, кросс по стадиону общий. Один на всех. Но почему-то через двадцать лет после окончания той самой школы мы все такие разные. Одни ломают голову, в какую страну еще съездить, чтобы посильнее, так сказать удивиться, а другие едва концы с концами сводят, и радуются разве что неожиданной годовой премии-подачке в пятьсот долларов, как чему-то действительно чудесному. Ведь ясно, что с ними не разбогатеешь, а через полгода ни за что не вспомнишь, как их потратила.

Замкнутый круг.

Мадлен, Мадлен, если бы ты знала, как нам здесь нелегко!

Директор вышла из-за трибуны, чтобы можно было свободнее двигаться и жестикулировать. И теперь все могли ее хорошо рассмотреть. Мадлен была высокая и очень худая, как балерина. На ней был васильковый костюм – прямой пиджак и брюки-дудочки. Все это, наверняка, стоило целое состояние. Нет, костюм не подчеркивал ее тонкую талию, или не дай бог грудь. Он даже слегка великоват, но при этом сидел хорошо и хорошо смотрелся.

Тут Альбина подумала, что у такой женщины должно быть множество дорогих украшений. Но почему на ней ничего не видно? Правильно, пусть все будет строго – не нужно отвлекаться. Здесь нет мужчин и женщин, есть руководители, и еще много амбиций, много ответственности.

Альбина снова представила, как вечером они сидят с мужем на кухне, и она рассказывает о Мадлен:

«Это женщина, у которой есть все, даже собственный самолет. Женщина, которая выше любого мужчины в плане власти и денег, по крайней мере, в этой корпорации из четырехсот тысяч человек в двадцати странах мира. И хоть она – не Мадонна, и не Бритни Спирс, которых постоянно вспоминают по телевизору в „Звезды зажигают“, но выглядит она на все сто. Ну, просто голливудская звезда».

Подумать только, она прилетела на один день, специально к ним на фирму, чтобы провести эту конференцию, потом сфотографироваться и уехать.

Ах, Мадлен!

Альбина смотрела на нее с восхищением.

«Мадлен, расскажи нам наше будущее. Что было, что будет и чем сердце успокоится…»

И тут Мадлен сделала какой-то неожиданный жест левой рукой, подняв ее на уровне головы и развернув тыльную сторону ладони ко всем. Красивый такой жест, плавный и даже в чем-то убедительный. И на среднем пальце ее руки вспыхнул огромный перстень. Он засверкал так эффектно, будто бы местный электрик незаметно подключил к нему свои проводки. Альбина попробовала пересчитать камни, но сбилась, то ли по шесть в три ряда, то ли по семь в четыре… Ей казалось, что весь зал даже замер заворожено, уставившись на руки Мадлен, так это было неожиданно, точно волшебство в цирке – то ничего нет, а то – пожалуйста. А потом Мадлен сделала паузу в своем выступлении, и чуть наклонившись, посмотрела в пол, и поправила обеими руками прическу, спрятав пряди волос за уши. И когда она подняла голову, все увидели, что ее серьги были такие же огромные с несметным количеством сверкающих бриллиантов. И Альбине захотелось ахнуть: «Как это красиво! Как божественно!» А потом как по заказу Мадлен резко опустила и затем подняла правую руку, и все увидели золотые часы. Они сползли по худой загорелой руке на запястье и застыли, как новый, еще более эффектный фокус иллюзиониста. Часы были изящные, но, безусловно, очень дорогие.

Альбина невольно вспомнила свою школу. Она родилась в простой семье и училась в простой школе, никогда не занималась с частными репетиторами или какими-то супер учителями. Школа, как школа. А что Альбине? Ей лишь бы к доске не вызывали, да побыстрее уроки свои заканчивали. Действительно, не было такого урока, чтобы Альбине не хотелось поторопить время. Она даже выпросила у мамы часы, овальные такие часики «Слава» с красным циферблатом. Она прятала их под рукавом школьного платья, поскольку украшения в школах тогда были запрещены, и часы, странным образом тоже. Альбина, конечно, рисковала, но ее выручало то, что она никогда не выставлялась и вообще старалась держаться тихо, как мышь. Она украдкой, просунув руку под парту, подглядывала за временем, и всякий раз удивлялась, как медленно тянутся минуты до окончания урока и как после звонка все вдруг взрывается от свободы и ускоряется. И все куда-то бегут…

Бегала Альбина плохо. И все же, благодаря особой женской живучести, она научилась подстраиваться под обстановку и ни с кем не конфликтовать – не трогайте меня, и я не буду трогать вас, в смысле, жаловаться. Такая у нее была аксиома, сама по себе довольно правильная.