Кир Шаманов - Дурные дети Перестройки

Например, нас с Лимонадом и ещё парой панковят лет 14-ти крестили по оптовой схеме, закрыв в мусорном баке до первого выносящего мусор человека, который открывал закрытое мусорное «пухто», откуда выскакивали с криками «крещёные» мы.

Обед на заводе всегда приходилось принимать вместе с мужиками работягами, наши смешивания блюд и еда руками, вытирание их о волосы или о штаны стали их сильно раздражать, и мы на них периодически лаяли, если они пытались с нами заговаривать и учить жизни. Выгнать нас было ещё нельзя, дети. К моменту выдачи стипендии выяснилось, что мне за прогулы насчитали всего 15 рублей, я обиделся и больше не ходил в ПТУ. Деньги потратил на «траву» в тот же вечер.

Прошло полтора года, я уж и забыл про ПТУ и его проблемы, заторчал, осунулся. Но с окончанием полуторагодичного цикла обучения ко мне домой приехал мой мастер, звали его как известного мультипликационного композитора – Геннадий Гладков. Моя группа токарей-револьверщиков худо-бедно отучилась и получила второй и третий разряды. Даже один повышенный четвёртый разряд! И теперь всех переводили работать на Северный завод, от которого и было ПТУ.

Бабка, подозревая прогулы, пилила меня уже год, а в целом от всего этого ПТУ и завода у меня было состояние, схожее с зубной болью, надо было что-то делать. «Мастак», оглядев меня опытным взглядом, сразу врубился, что мне глубоко параллельно на завод и путягу, и, вместо того чтобы на меня гундеть, обнадёживающим тоном сообщил, что после ПТУ мне положены отпускные сто рублей и потом будут выплачивать дотацию шестьдесят рублей плюс, конечно же, то, что заработаешь! Выверенный удар.

Северный завод, первая площадка, рядом с метро «Пионерская», куда мне суждено было закабалиться пожизненно, стоит почти напротив моего дома. Пересечь место дуэли А. С. Пушкина – и ты на месте. Я добрел с мастером под уздцы до отдела кадров, получил сто рублей, ПЕРВЫЙ разряд токаря, как будто не было полутора лет обучения, и сразу отправился в оплачеваемый отпуск.

На крыше высотки на проспекте Испытателей ребята продавали траву. Есть трава или нет, было видно по горящей лампочке над второй лифтёрской, нет травы – лампочка не горит, есть трава – лампочка, соответственно, горит; там я и провёл большую часть своего отпуска. Купил стакан травы и, перепродавая его по коробку, вернул часть денег, которую спустил на ширево. Через месяц, с остатками травы и почти без дозы, припёрся на завод. Оказалось, что, поскольку я уже месяц там числился, мне положено 60 рублей дотации, а это опять почти стакан травы! Короче, выкуривая утренний косяк в мемориальном пушкинском сквере, я начал по утрам ходить на завод. Приходил, переодевался и быстро ломал на своём станке резец. Резцы были дефицитны, так как делались из особо прочной стали, и их надо было получать под роспись в «инструменталке». Самая запара, что резец надо было точить, так как он закреплялся за работником. Точить резец сложно, для этого надо иметь минимум третий разряд, а у меня был только первый, поэтому я вручал сломанный резец мастеру Геннадию, чтобы тот его точил, и отправлялся гулять по секретному предприятию, созидавшему тогда ядерный щит СССР, самолёты и крылатые ракеты.

В моей группе в ПТУ контингент сильно изменился, те, кого я знал, «возмужали», а точнее превратились в одутловатые полуфабрикаты для армии. Большинство из работающих на заводе бывших товарищей очень кичились своими повышенными разрядами и вытекающими из этого зарплатами, планировали в армии пойти в автомобильные части, чтобы получить права. Однако быстро нашёлся и Свинья-младший, который к этому времени сильно увлёкся йогой и астральными путешествиями, благо сопроводительная литература по ним продавалась уже на каждом углу. Мы накуривались и любили сидеть на свалке завода, где обрезки разных видов металла и металлическая стружка огромными горами переливались на солнце как инопланетные кристаллы. Дима рассказывал, как его лечили от алкоголизма с экстрасенсами и прочей фигнёй, постоянно не помогало, и он снова начинал пить, в 15 это было ещё не типично. Но в последнее время, когда он ширнётся, ему значительно легче. И даже родители очень рады.

Была весна, я купил на рынке хороших маковых семечек и мы закидали ими территорию всего предприятия.

Однако не прошло и месяца, как я перестал ходить на завод, а потом перестал туда ходить и друг Дима. По утрам, уходя из дома, я спал, облюбовав подвальчик одной кооперативной хрущёвки с уютной каморочкой и складом водопроводных причиндалов. На трубы я клал картонную коробку и куртку, чтобы трубы не обжигали, и отрубался. На завод же прокрадывался как ниндзя, раз в месяц, снимать с депозита дотацию шестьдесят рублей, которую потом даже повысили до восьмидесяти.

Так продолжалось около полугода, пока меня из кассы не отправили к начальнику моего цеха, который немедленно и уволил меня по 33-й статье. В отделе кадров тётка с выщипанными бровями провопила, что я тунеядец, что по мне плачет тюрьма, и что она «напишет куда надо». Было неприятно, потому что это продолжилось и дома. Я стал безработным, и, к моему неоценимо огромному счастью и к огорчению всех меня окружавших, статью за тунеядство только-только отменили!

19 августа 1991-го года, в то лето, лето моего шестнадцатилетия, утром я, как обычно, проснулся, попил чаю с припасённой с вечера «Свердловской» слойкой. Новости не смотрел, а сразу вышел из своего постылого дома и продал несколько пакетов травы заждавшейся в детском саду рядом с домом на корточках гирлянде наркош. Время было спокойное, быки ещё не прознали про нашу «точку» в Офицерском садике, покупать приходили в основном знакомые. Неспешно на лавочке я набил себе папироску и в процессе выкуривания впервые услышал слова «путч» и «ГКЧП». Эти новости никого не всколыхнули, задело только то, что вечером на улице обещали танки! Это круто, танков хотелось. Смущало то, что, может быть, когда танки приедут, нас – наркоманов – начнут убивать, без суда и следствия, прямо тут, в детском саду, превращённом нами в место сбыта «хэша».

От прибывающих покупателей узнавались новые подробности. Оказывается, по «ящеру» сплошняком по всем трём каналам идёт «Лебединое озеро» и симфонии, а на улице Чапыгина, у телецентра, Невзоров собрал митинг, намотал проволоки на какие-то палочки, типа баррикады – некоторые поехали смотреть. Хотелось скорее танков. Каждая мигалка воспринималась с восторгом – «Едут!». Быстро стемнело, август. Ночью на месте дуэли А. С. Пушкина, удолбанные, мы бегали по кустам с криками «Вьетнам! Вьетнам!» – кусты были похожи на джунгли. Всем почему-то казалось, что ввели комендантский час, а после пяти папирос в глазах стоял прицел и какие-то датчики. Потом кидали пиявок в костёр, они прикольно распухали и лопались. Мир разделялся на своих и чужих, тогда правда казалось, что на своих и других своих, но по нашим судьбам уже бежала трещина. Шиком было засесть в кустах тихо, в засаде, долго «слушать звуки мира», а потом напугать кого-нибудь. «Counter-Strike» придумали много позже. Дни давно смешались, помню, смотрел пресс-конференцию ГКЧП, «трясущиеся руки Янаева» – никаких эмоций, только заебало «Лебединое озеро», и хотелось новые голубые Levi’s -ы.