Владимир Положенцев - Из дневника Василия Трубкина, человека во всех отношениях порядочного и честного

– Значит, вы ей, полоумной, подыгрываете?

– Если из психушки, не обязательно полоумная.

– А менты?

– Что менты?

– Настоящие или тоже из дома скорби?

– Самые что ни на есть натуральные. Они по началу-то эту Марго в психушку отвозили, а потом поняли, что на ней можно неплохо подкармливаться. Вы сколько уже отдали?

– Неважно, – скрипнул я зубами.

Маргарита из психиатрической клиники, замечательно. Горло с досады сдавило так, что нечем стало дышать. Я замахал рукой и защелкал пальцами:

– Дайте нарзану, что ли.

Продавщица ухмыльнулась, достала из шкафа бутылку с желтой этикеткой:

– Все словно по Булгакову. Нарзану нет, есть теплая абрикосовая. Будете, нет?

Я выпил из горлышка почти всю бутылку, остатки вылил себе зачем-то на ладони, понюхал. Пахло отвратительно. Надеюсь, я тут не в роли Берлиоза? Видимо, менты и продавщице отстегивают. Хотя, какая разница, вляпался по самые уши, не отмыться. Вот история так история. И как я сразу Марго нее раскусил, сметаны несвежей поела, поносом мучается, ну кто об этом в открытую незнакомому человеку рассказывает? Тьфу! Короче, бежать отсюда и скорее, и никогда ноги моей в этом парке больше не будет.

Не попрощавшись с мороженщицей, и забыв сдачу с последних ста рублей на прилавке, я пошел в противоположную сторону от дорожки со скамейкой.

И тут из кустов вылетела она, Марго, упала передо мной на колени. Прохожие остановились, продавщица присвистнула.

– Прости меня, Мастер, – горячо заговорила Маргарита, обхватив руками мою правую ногу. – Я не сразу поняла, что ты – тот мой единственный, с которым я отправлюсь в вечное путешествие по вселенной.

Я готов был провалится сквозь землю. И не отдерешь ведь силой, мало ли что у душевнобольной на уме – пырнет чем-нибудь или вены себе перегрызет. Тем не менее я пытался держать себя в руках:

– Как же, единственный, когда я не прошел твою проверку, Маргарита?

– Чепуха эти все проверки, я по глазам вижу, что ты мой Мастер. Только с тобой и больше ни с кем разделю я страдания и радости. Прими меня или убей!

Вот еще новости! Никого я убивать не собираюсь, – старался показать я всем своим видом. А зевак вокруг становилось все больше. Вдруг Марго выхватила из сумочки кривой нож с глубоким жёлобом и рукояткой протянула его мне.

«Кто бы передо мной на коленях в пыли валялся, – забубнил лысый дядька, – а этот ломается». «Да не стоит он вас, девушка!» – завидовал другой. «Прими у нее тесак от греха! – крикнула продавщица, – а я сейчас известный номер наберу».

Я взял нож, сунул его в карман. Попытался поднять Марго на ноги, но она поджимала их и попытки мои оказывались напрасными. Ментов и сейчас ждать долго не пришлось.

– Опять вы? – обрадовался сержант с усами Пуаро.

– Он, – подтвердил один из казаков. – Вот ведь неугомонный, сын Абрамовича, наверное. Встаньте девушка, так и простудиться можно, – взял он под локоть Марго. Но она вырвалась:

– А пришли, мироеды? Граждане, знаете сколько они с претендентов на мое сердце уже содрали? Столько и ограблением банка не заработаешь.

– Она сумасшедшая, – поднял обе руки сержант. – Пациентка психиатрической клиники имени Ганнушкина. Сейчас будем отправлять. Расходитесь, граждане, погода хорошая.

И тут меня подстегнуло – а что, собственно, я теряю?

«Нет, говорю я, граждане, она не сумасшедшая, а моя любимая и единственная жена! Поссорились, с кем не бывает, теперь вот миримся».

Маргарита вскочила на ноги, припала к моей щеке, горячо зашептала в ухо:

– Правда, жена?!

– Конечно, кто же еще, – ответил я и обернулся к сержанту:

– Не надо больше ничего говорить и делать, иначе я на вас жалобу в Службу собственной безопасности напишу. Не отчиститесь.

Мент разинул рот, но так ничего и не сказал, а мы с Маргаритой под ручку пошли к выходу из парка. Она прижималась щекой к моему плечу и чуть ли не постоянно его целовала. Господи, подумал я, почему так искренне влюбляться могут только сумасшедшие?

У метро я остановился, взял её за руку, помял пальчики, взглянул в янтарные глаза:

– Ну пока, Маргарита. Мне пора. Рад был познакомиться. Ты обязательно еще встретишь своего Мастера. Верь в это. То во что веришь, обязательно исполняется.

– Не врите, – сузила она по-кошачьи глаза. – То хорошее, на что надеешься, никогда не сбывается. Удача выныривает из-за угла и нередко с ножом. Только губы раскатаешь, она тебе и в горло этим железом.

С этими словами она протянула мне деньги:

– Ваши шесть тысяч. И достаньте из кармана нож, он у вас торчит лезвием вверх, не дай бог настоящие менты увидят.

Меня обожгло словно казацкой плетью, смоченной горилкой. Пытался подобрать слова, но так и не смог выбрать между «извольте объясниться» и «какого черта ты такое говоришь?» Она же дружески похлопала меня по груди, сверкнула изумительными янтарями:

– Не напрягайтесь, вы итак сегодня получили из-за меня изрядную дозу адреналина. Извините. Но вы творческий человек, вы поймете. Видите ли, Табаков набирает новый актерский курс в ГИТИСе, шансов к нему попасть мало, но очень хочется. Вот мы, студенты школы-студии МХАТ, решили потренироваться, вжиться в жизненные роли.

– Так вы не из психушки?! – наконец воскликнул я. – Слава богу.

И тут же опомнился:

– Вжиться в жизненные роли – идиотская тавтология. Это вы меня, порядочного человека, в качестве Ваньки-дурачка использовали? И менты, значит, и продавщица ваши актеры.

– Мороженщица – моя тетка, в детстве тоже театром увлекалась. Я из Мурманска, у нее пока живу, она и насоветовала в парке попрактиковаться. Дураков там, говорит, одиноких бродит много, сказочное раздолье для начинающих актеров. А мент и казаки, да: Петька, Юрка и Мишка. Ножик-то верните, мы его из реквизиторской позаимствовали.

Я вытащил кривой тесак с такой яростью, что от меня шарахнулись бабка с дедом.

– На те, заберите. Что вам от меня еще надо?

– Обиделись? Но ведь было здорово!

– Чего же хорошего! Хоть бы облагородили действие пьесы. А то явление главной героини из сортира или из аптеки, и монологи о больном животе, бездарность. Стражи порядка, так вообще уроды.

– Но вы же мне поверили!

– Я? ничуть. Ну, хотя, признаться…

– Ага, значит, поверили и ментам поверили, хотя Мишка дурак приклеил усы, как у Пуаро, я же ему говорила, что перебор. Но вы и это проглотили. Не говоря уж о том, что на нем была старая полицейская форма.

Да, это точно, признался я себе, вспомнив его амуницию. А ведь эти незакомплексованные ребята далеко пойдут.

– Что ж, удачной актерской карьеры, – горько произнес я. – Вы даже не поняли, что оскорбили и унизили человека. А ведь это так просто растоптать душу на асфальте, а потом пройтись по ней коваными сапогами как по грязной луже. Молодцы! Лучше бы вы были из сумасшедшего дома.