Александр Андриевский - Роман с авиацией. Технология авиакатастроф

Не теряли связи и со своими старыми друзьями из гражданских школ, регулярно посещали их вечеринки, устраиваемые на дому, где вместе слушали старые пластинки Шульженко, Сокольского и Лещенко, джазы Утесова и Варламова. У меня был и останется до конца дней моих самый верный и преданный друг – Геннадий Бокарев. Еще в гражданской школе мы нашли общий язык и между нами быстро установились теплые дружеские отношения, которые, несмотря на расстояния, мы бережем до сего дня. Он всегда отличался искренней доброжелательностью к людям, особым стремлением к знаниям. Тренируя свою память, он запоминал все, что читал и видел, обладал образным мышлением, знал имена всех актеров тех заграничных фильмов, которые нам удалось посмотреть, хорошо играл на гитаре и пел. Отслужив в армии и постреляв в Венгрии, он окончил ВГИК. Когда в журнале «Юность» была напечатана первая повесть Геннадия «Мы», наша компания узнала в его героях себя.

Позже он стал главным редактором Свердловской телестудии, а затем киностудии… Я благодарен судьбе за его дружбу, за бесконечные беседы по вечерам после школы, когда мы никак не могли расстаться, хотя и жили далеко друг от друга. Это было время воспитания и испытания чувств, желания понять самих себя, окружающую нас жизнь и свое место в ней. Мы подолгу засиживались у его соседа Сереги, жившего вместе со своей старенькой мамой в подвале деревянного дома в его дворе. У Сереги был старый, окованный жестью сундук, доверху набитый пластинками и самопально изготовленными на рентгеновских снимках музыкальными новинками, ради которых он, казалось, и жил. По воскресеньям он торчал на «толкучке» – городском базаре, чтобы приобрести что-нибудь новое из записей. Он доставал свои драгоценности из видавшего виды сундука в строго определенной последовательности, которую знал только он, и осторожно ставил пластинки на старенький проигрыватель. Мы млели от этих мелодий, и мир казался нам полным надежд. В последующем, много лет спустя, чтобы вписаться в мирную жизнь после жесточайшего авиационного бытия, при первой возможности мы навещали дом этого меломана, который, не найдя родственную душу, так и остался холостяком. С ним мы еще раз прослушивали эти дорогие для нас мелодии юности. Где ты, наш незабвенный друг Серега, теперь, где твои прекрасные пластинки, кто сейчас слушает их вместе с тобой?

И все, что мы впитали тогда, ушло с нами в кустанайские, кировабадские, орские и другие летные школы и военные училища и помогло выжить в нелегких испытаниях за этот роман с авиацией, ради которой мы оставили все, что было до нее. Мы интуитивно сознавали, что в будущем, как лунные стада, разбросанные по углам и весям необъятной России, уже никогда не соберемся вместе. Спецшкола, спасибо тебе за все! Спасибо тебе, Юрий Лапкин, за то, что ты помог мне воссоздать картину нашей жизни в спецшколе ВВС.

На следующий вечер изрядно недоспавших после выпускного вечера «спецов» выстроили на перроне свердловского вокзала для последней проверки и отправки в Военно-авиационную школу первоначального обучения летчиков, расположенную в Кустанае. Поезд отправлялся через час. Сопровождающий офицер, в подчинение которого мы поступили с этого момента, дал нам несколько минут для последнего прощания с родителями, подругами, друзьями, с прошлой жизнью, для многих – навсегда…

А теперь за мной, мои юные друзья! Вперед, туда, где на скользких палубах кораблей в штормах и бурях стоят на вахте ваши друзья и воспаленными глазами флибустьеров ищут новые земли, туда, где за право считаться человеком, борются «Два капитана», туда, где в свете молний они режут воздух в кабинах реактивных самолетов.

Скоро, совсем скоро мы начнем летать. Мы верили в это. И совсем не думали о том, какие испытания ждут нас впереди. Тогда мы еще не знали, что только одному из десяти повезет прочертить в небе свою трассу.

На следующий день поезд прибыл в Кустанай. «Степь да степь кругом» и палящее казахстанское солнце. Сорок минут езды в битком набитых зеленых армейских автобусах по пыльной, растрескавшейся, как панцирь черепахи, дороге, вдоль которой с вытянутыми шеями семьями стояли любопытные суслики, и мы въехали за колючую проволоку нашего почти двухгодичного добровольного заточения. Нас не смутил вид старых, кое-как подремонтированных, выкрашенных защитной зеленой краской длинных деревянных бараков, в которых нам предстояло жить и учиться. У одного из них, сверкая воронеными стволами пулеметов, стоял учебный истребитель Як-11, который нам предстояло освоить после полетов на спортивном самолете Як-18. Мы тут же облепили его, как муравьи гусеницу, кто-то даже пытался залезть в кабину, но она предусмотрительно оказалась запертой. В воздухе раздался оглушительный грохот – с учебных полетов на этих самолетах возвращалось очередное звено курсантов. Нас распирало от гордости – скоро и мы будем такими!

Бараки, куда нас разместили, были разбиты на небольшие кубрики, где стояли двухъярусные железные кровати и тумбочки, по одной на двоих. Закончив нехитрое обустройство, мы высыпали во двор. День клонился к вечеру. Посреди двора в форме «каре» прямо в землю были вколочены скамейки, на которых сидели вернувшиеся с полетов курсанты-старожилы. Оттуда раздавался звон гитары. Первое, что бросилось в глаза, был их бравый вид. Опаленные солнцем, почти черные лица с выгоревшими бровями и красные от послеполетного напряжения глаза. Выцветшие от постоянных стирок в бензине, почти белые гимнастерки, пыльные сапоги. Однако во взгляде, в движениях чувствовались уверенность и собранность, как будто они на своих Як-11 только что вернулись из боя. И пели они какие-то свои, незнакомые нам песни: «Моль, моль – ядовитая букашка. Моль, моль – безобразная канашка. Моль, моль – такой маленький зверек. Где не сядет – всюду тянет, везде берет, поет!» – хором подпевали они. Окружив их тесной толпой, стараясь не пропустить ни слова, мы молча прислушивались к незнакомым словечкам и шуткам, которые они отпускали. Мы поняли, что прежде, чем мы станем такими, нам еще долго придется быть их учениками.

На следующий день была баня. Отвезли нас на автобусах снова в город. Отпарившись и отмывшись с дороги, мы выстроились в очередь к пивному ларьку в надежде добыть кружку освежающего напитка. Стояла тридцатиградусная жара. Пересохшими глотками мы орали на «чужаков», прибывших вместе с нами из других спецшкол и аэроклубов, пытавшихся пролезть вне очереди. Наконец, получив свою кружку с какой-то мутноватой жидкостью, постепенно успокоились и начали осматриваться по сторонам. Переодетые в безразмерные гимнастерки, галифе и кирзовые сапоги, мы снова стали похожи на новобранцев. Старая форма, погруженная на грузовик, отправилась на сжигание. Вместе с ней синим пламенем сгорела наша беспечная юность.