Павел Рупасов - Признания в любви

– А свидания бывают?

– Не положено!

Мимо меня быстро замелькали прошлогодние афиши израильского цирка и «живых обитателей тропиков».

Успокоился я только возле мусорных ящиков с надписями «Я люблю тебя, Феодосия!» и «Феодосии 25 веков!»

В лучах заходящего солнца дача Стамболи возникает как мираж над Суворинскими камнями. Как Мангуп – высится здание «Ой Петри» для турок. Гуляют по опавшей листве изящные женщины, курящиеся «герцеговиной флор». Под вывеской кафе «Бермуды» у переезда торгуют семечками традиционные тсс-старушки и стерегут разграфленный асфальт автостоянки новые-старички с визитными карточками на груди. Вас обслуживает человек из прошлого: инициалы, образование, образец подписи.

Новый вид труда и заработка (каждой поковке свой инструмент).

Ты письма мои не храни, прочтешь и сожги. Конверты тоже.

Настоящая демократия – это эра изустных преданий и передач из рук в руки.

Уже неделю почти десять градусов тепла. Народ проснулся от зимней спячки, снял шапки и вывалил на улицу. У всех есть время, все прогуливаются. Женщины вызывающе в капроне. Из кафе «Ассоль» вышла девчонка-переплетчица из типографии, о которой я до сих пор не знаю, все-таки мальчишка она или нет, несет пирожок, нюхает. Павлову плохо после вчерашнего, он сидит в своем кафе средневекового вида. Остапенко вяло плямкает клавишами личную абверстраничку. Во всех прохожих чудятся знакомые: если блондинка в красной курточке, то Анечка, если волосатик выцветший в джинсовой, то Сережа. Если в пальто до пят и с рюкзачком, то Оля. А тебя нигде здесь нет, потому что я не видел тебя в зимней одежде. Деревья и женщины – голые. Деревья без листвы, женщины в капроне. Все остальное – Великий город и море. Все идут, стоят, фланируют и прогуливаются по набережной. Заглядывают через чугунные решетки на море, глазея на воду, на уточек. Оцепеневшие чайки, одурев от тепла, сидят смирно. А за спинами зрителей воды, великий город, великой истории и судьбы, на картинах здешних художников еще больше города и его жизни, ветра и солнца закатов среди небес над землей обетованной. На кораблях, судах и морских трамвайчиках зажигают огни, подул теплый вечерний бриз. Деревья шуршат тысячами своих молодых листочков в зонтичных кронах. Все идут домой с непокрытыми головами. Дома в окна дует ровный южный ветер, на диване на животе спит кошка Клепа – кактус с лапками. Озабоченная мухой жизнь, как кот, лежит на брюхе…

Лето, море, юг. Копия древнего рая.

Я сижу на лавочке в Севастопольском полисадничке возле супермаркета и думаю о временах, Богом назначенных народам. Поодаль в тени боярышника гуляют два голубя, один черненький покрупнее, другой рябенький, помельче. Мальчик и девочка, – думаю я себе. Здесь происходит маленькое чудо – черненький своей подруге поправляет перышки на шейке. Я начинаю думать свое человеческое – он-то за ней ухаживает, а она? А она, тем временем, его в шейку целует и перышки поправляет.

И все это очень нежно у них так получается, что во мне тут же прекращается вся война дуализма и лень отлетает… «времена» останавливаются… И мир входит в меня и распространяется вокруг везде, куда хватает глаз.

Пока мир воцарялся на земле, к нам прилетела еще одна пара голубей. «Прилетели, сели». А «мои» голуби прикоснулись друг к другу и застыли, ни на кого не обращая внимания. Он положил ей свою голову на шею, чуть-чуть сверху. Постояли так, потерпели страсть, глаза закрывши, и потом он ей опять стал нежно причесочку поправлять.

А вторая пара теперь идет к моим влюбленным мелкими своими шажочками, смешно так переваливаясь, – забытые библейские символы мира из страны социализма… Рядом с нами растет шелковица, тутовое дерево китайское, смоква буддийская, под такой Будда сидел перед просветлением. Прохожие, гуляющие мимо нас, это интуитивно чувствуют и на минутку останавливаются поесть смокв с меланином. Вот и мама с дочкой едят и папа их вот, и еще двое молодых азиатов…

А черненький голубок пошел навстречу гостям прилетевшим, начал гулить, начал кланяться им. И я окончательно уверовал, – он мужчина. Раскланиваться есть ритуал, входящий в правила многих брачных игр, – у тетеревов на току, у людей на балах… А прилетевшие гости все ближе и ближе подковыливают. А самочка рябенькая вдруг первая подбежала к гостям и клюнула. Ревнует?! Клюнула, но без энтузиазма, лениво так, нехотя, от жары или просто формально, соблюдая принятые кем-то в данном случае условности для дам. И так они там вальяжно фыркали и не спеша разбирались несколько времени. Потом появились еще голуби. Видно было – все подлетали парами и располагались вокруг первой, моей пары, очевидно признавая их первенство и авторитет хозяев данного места.

А мне уже казалось, что никто из прилетающих так нежно друг друга не любил, как мои «первенцы». Гости все больше лежали в пыли, как маленькие тюленьи цыплята, поправляли крылышки, животики и везде-везде. Черненький мальчик всегда оказывался крупнее всех подлетавших к ним в гости. И всегда пытался раскланяться с каждым из прибывших гостей. Его рябушка прилагала все усилия к тому, чтобы постоянно быть рядом с ним и к нему поближе. По «ходу дел» он все время что-то находил съедобное в пыли и ей складывал в клювик, а она найдет – так обязательно ему даст. И он брал…

Все периферийные гости тоже нежно и незаметно любили друг друга.

Потом одно время казалось, что любовь у черненького с рябушкой пропала. Потом как-то вдруг вообще все в этой стайке распалось, все как-то разбрелись. Черненький стал мурлыкать с двумя еще не улетевшими дамами. А бело-рябушка нисколько больше не ревновала, и все смешалось, центр сбился, парочки разошлись в разные стороны… И всех разбредшихся гостей уже и не видно нигде. Разлетелись… И, казалось, что я был не прав во всех своих «наблюдениях любви». Только, глядь, черненький знакомец опять мелкими шажками откуда-то сбоку возвращается под свой куст, а под кустом опустились уже новые две пары и появились новые голубь-девочки. И черненький, не обращая внимания на мальчиков, опять головку клонит, перышки на копчике хохлит и бежит к ним сломя голову – «курлы, курлы». «Кобель», с новым энтузиазмом защитника любви, – в сердцах и с разочарованием думаю я о предателе. Так повторяется, не иначе, раза три, пока я не обнаруживаю, что его знаки и позы к другим адресаткам всегда какие-то формальные, и как бы не складывались его отношения с другими девочками и мальчиками, все гости приходят и уходят, а пара моя оказывается опять вместе. А мои все подозрения опять – слишком человеческие, и у меня опять не хватило добра простить ему. А у рябушки опять хватило…