Сергей Виноградов - Красное и белое

Но пишет жизнь историю
Такой, какая есть —
И в день судьбой назначенный
Мы оказались здесь:
Ни Сталина, ни Берии.
Они давно в гробу…
И нам выходит надо их,
А вовсе не судьбу,
Благодарить сейчас за то,
Что с другом пьём вино
И про Париж болтаем вновь,
Как кто-то здесь давно?

…Как знать. А вдруг история
Чуть-чуть не так пошла —
Возможно, вместо нас она
Других «врагов» нашла…

Ура, пустили за границу!..
Везёт на Одер нас вагон.
Без передышки поезд мчится,
Пугая на полях ворон.

И избы, ну почти как наши,
От старости едва стоят.
Мужик на лошадёнке пашет,
И дети с завистью глядят

На нас весёлых, полупьяных.
А нам сегодня невдомёк,
Что нас здесь никогда не станут
Любить и звать на огонёк.

По Польше третьи сутки едем
В Берлин, но вовсе не на фронт.
Мы привели весь мир к Победе,
Но почему со всех сторон
К нам свои руки тянут дети,
И умоляюще глядят
На то, как в чуждой им Совдепии,
Так много пьют?
А как едят!

…Спустя два года.
Снова Польша.
И поезд нас домой везёт.
И мы, набрав пайков, побольше
С надеждой ждём, вдруг повезёт.

А вдруг увидим те же руки,
Хотя самих себя стыдим,
За пару ящиков «Гомулки»
Мы всё, что есть, им отдадим!

Мы отдадим им всю закуску,
Ведь ехать-то всего три дня.
…Такой обмен у нас по-русски,
Что ж, налетайте, ребятня!

С меня сняли погоны.
Говорят, возраст вышел.
Говорят, чтобы дал
Послужить молодым.
Ну а я до сих пор
Звуки гаубиц слышу,
По ночам ощущаю
Запах тот и тот дым.

Полигон под Бернау.
И берлинские вишни —
Недозрелый их вкус
Он со мной навсегда.
Но не все из той юности
Лейтенантами вышли
И остались такими же,
Как и были тогда…

Поседели виски
И теперь на погонах
Уж не две – три звезды.
И финальный итог.
А мне снятся опять
Те теплушки-вагоны
Среди польских
Забитых снегами дорог.

А в кошмарные ночи
Вдруг горящая Прага
Мне приснится не к месту,
И проснусь я в поту —
Там друзья мои гибли,
Проявляя отвагу,
Перейдя между жизнью
И смертью черту.

Я прошёл и сквозь это.
Ни царапины даже,
Ни медали, ни ордена,
Словно и не служил.
Только жаль – нет друзей.
Остальное неважно…
Но одно хорошо —
Я за них тоже жил…

Мы были последними.
Рушился мир,
Который для нас
Создавали не боги.
И после учёбы
Ходили в «Трактиръ» —
Отмыть ото лжи
Наши души немного.

А утром с похмелья
В Таврический шли
Сквозь толпы
Людей, полутрезвых, у лавок
С желаньем махнуть
И талон и рубли
На пачку «Столичных».
Гулять, так на славу!

Чтоб сдачу забрав,
Не без матерных слов,
Найти побыстрее
Знакомую тётку
С огромною сумкою
У «Трёх углов» —
И с ней, как обычно —
Фальшивую водку.

…А мы в это время
С марксизмом на ты
Дремали от скуки
В тиши кабинетов,
Уйдя от народа
И от суеты,
Уйдя от вопросов
И от ответов…

Наш главный вопрос
Был тогда: почему
Мы стали такими,
Какими мы стали?
Ещё будет воля народа
В Крыму,
Но это пока
Скрыто дальнею далью…

Ещё будет лозунг:
«Своих не сдаём!»
И будет Чечня,
И раскол Украины…
Ответ на вопрос тот
Мы вряд ли найдём,
Зато обретём
Седину и морщины…

…Давно уж не прячу
И я седину
И лет не скрываю.
Кому это надо,
Ведь я всё равно
Сам себе не верну
Частицу того —
Моего Ленинграда.

В Таврический больше
Уже не зайду
И память напрасно
Не буду тревожить.
Там прошлое вряд ли
Уже я найду,
Ведь там мы
Последними были, Серёжа

Он был в плену
И у душманов в яме
Сидел ночами
Словно в клетке волк.
В минуты эти
Так хотелось к маме
Сказать: прости
И заглянуть в глаза…
Но бросил полк,
Мол, выбирайтесь сами.
В списки пропавших
Тут же записав…

А мальчику тому
Лишь девятнадцать.
И хочется пожить
И полюбить…
Кому-то это
Может показаться
Нытьем обычным.
Скажет, хватит ныть…
За жизнь и за лепёшку
Предлагали
Ему не раз
Предать страну
И мать.
А мальчик тот
Отказывался сердцем
Такое в своей жизни
Понимать…

Но мальчик тот
В конце-концов
Сломался…
И веру он сменил
И отчий дом.
Но мальчиком
Как был он
И остался
С предательством
Не понятым умом…

Потом
Через швейцарскую
Границу
Из лагеря
Перемещённых лиц
Домой писал
Страницу за страницей,
Но он
Не оправдания искал…
Искал дорогу
К дому
И однажды
Он смог её найти
В конце-концов…

И что же стало
С мальчиком тем
Дальше?
Возможно трибунал
И лагеря?
Хотя тогда в стране,
Где всё на фальши
Построено
Сажали в лагеря
Не мальчиков-
Предателей серьёзных.
А он уехал к маме
Как мечтал…
Но чёрный след
Далёкого Афгана
Покоя ему
Долго не давал…

С тем мальчиком
Встречался я однажды
И даже говорил с ним
По душам…
Он искренне
Во всём
Мне признавался,
А я же против принципов греша
Гэбистам тут же
Все его тревоги
И честь свою
И совесть продавал…

…Сегодня тридцать лет
От тех событий
Не все мы отмечаем
В феврале…
Но я, увы,
Не сделаю открытия,
Спросив: где лучше
С мамой иль в земле?
Свой выбор
Мальчик сделал
В пользу мамы,
Но я его
Не буду упрекать.
Давайте
Мы попробуем и сами
За мальчика
В его душманской яме
Хотя бы час
Душою побывать…

Когда свой Ад придумал Данте
Не думал он, что ад – вокруг,
Что жизнь – сплошной порочный круг,
Что люди в нем лишь адъютанты,
Служители развратных дум,
Развратных тел и дел развратных.
Бог, отвернувшись безвозвратно
От нас, свечу свою задул…
И свет исчез в пропащих душах,
Погрязших в блуде и вине…
Мы все достались Сатане,
Раз Богу падший мир не нужен.

Субботник вроде объявили…
И выезд вроде бы с утра…
Мы бригадиру заявили:
Фомич, давно уже пора!

Мы поработаем на славу!
На славу выпьем. Но потом.
Не напоить нам всю ораву
Сказал Иваныч – управдом.

А мы поить их и не будем.
У нас пока не коммунизм!
Себе мы водочки добудем.
Вот, завтра братцы будет жизнь!

И покосим или покосим?
Сказать то как? Не всё ль равно!
Какие есть ещё вопросы?
А мне, пожалуйста, вино!