Павел Рупасов - Записки санитара

В этом месте не стоит спрашивать, где у каталок и одеял «головной» конец, а где «ножной». Бессмысленно и вредно задумываться – почему кресла такие грязные и такие старые. Так же совершенно бесполезно задаваться вопросом – почему асфальтовые дорожки, по которым развозят больных по отделениям и на обследования между пятью корпусами больницы, такие неровные, а каталки железные, такие ржавые и такие громыхающие, а кресла – «хромые» и ломаные. Те качества россиян, которые позволяли им выжить в приемном отделении, должны постоянно поддерживаться на уровне – тренироваться, чтобы качества эти не снижались – дороги и «транспортные средства» у россиян по-российски аскетически брутальные.

После приемного отделения и тряской дороги больные попадают в свои отделения. В больнице отделений почти двадцать – всякие неврологии, терапии и хирургии, с номерами и без. Здесь лежат не только в палатах, за правило следует считать, что больной сначала будет уложен в коридоре на «проваленную» раскладушку, носилки или сдвинутые железные лавочки плюс сверху клеенчатый матрас, вещи в пакете возле головы, пальто лежит рядом, а тарелка с остатками недоеденного обеда под кроватью («собачья миска»). Так продумано в организации медицинской культурной столицы России – придется лежать, пока не освободится место в палате. К такому финалу после от двух до шести часовых мучений в приемном отделении, необходимых для уточнения диагноза, многие не готовы. Многие, не понимая ничего в диспетчерской службе, организации отечественной скорой и медицинской помощи, не понимая, как вообще такое может быть в столичной больнице. «Мариинская больница на сегодня одна из крупнейших и самых оснащенных больниц в городе…» – протестуют против того, чтобы их родственники лежали «вот здесь и вот так». Но «бунт» этот всегда «на коленях», он краток, жалок и неэффективен. Наши престарелые родители будут лежать здесь…

Те, кто берут в руки ручку и бумагу и пишут жалобы, и те, кто не пишут, – все попадают туда, в те места, о которых пишут.

В нашей тысячекоечной больнице, основанной в 1803 году, около дюжины зданий, среди которых парк – два красивых сквера с очень большими деревьями, два из которых – огромные маньчжурские орехи, много больших каштанов и дубов. Хорошее расположение, в центре города больница – это большая роскошь. Съест эту территорию кто-нибудь… но не будем о плохом. Здесь вполне тихо можно гулять и сидеть на лавочках. Это маленькое зеленое чудо в одной минуте ходьбы от Невского проспекта. Больницу нашу более пятнадцати лет обихаживают разнообразные международные благотворительные центры. Здесь встречаются все Божии чудеса, все чудеса медицинские и человеческие.

Я санитар по сопровождению больных, работаю здесь уже давно, работа простая, получаю в руки историю болезни, выхожу из своей комнаты младшего медперсонала в коридор, который полон поступающих больных и их родственников, и довольно громко, стараясь быть громче, чем гул, шум, стоны, грохот колес каталок, иногда криков потребных и не очень, называю ФИО больного. Мы находим друг друга, и я его веду (везу) по назначению.

Рабочий день санитара приемного отделения Мариинской больницы 1 1 http://www.youtube.com/watch?v=iqbN4T1t-q8&feature=email – 5-минутный фильм о здании Мариинской больницы. .

Девятое февраля 2012 года. Утро, пересменка. Все в нашей комнатушке ухают, кряхтят, шуршат пакетами и едой (ставят в холодильник), переодеваются. Уходящие – сонные и усталые, приходящие – румяные с мороза, на ходу пьют чай-кофе. Больных всегда в этот час почти нет, так что все примерно двадцать человек, отработавшие сутки, могут спокойно передать дежурство свежей смене. Коридоры и смотровые пусты и чисто вымыты (их моют две санитарки, начиная с 4 утра, и к пересменке в 9.00 все должно быть идеально чистым и «блестеть»). Чем достигается то, что больных с 8 до 9 утра всегда нет, я не знаю. Наверное, каким-то организационным механизмом совместными административными усилиями мэра Петербурга и народа по всему городу. Механизм этот мощный и постоянный, как природная закономерность, как прилив, как традиция (например, утреннее неизбежное карканье ворон в нашем больничном парке), как восход солнца…

Все поступающие в приемное отделение люди делятся, на первый взгляд, сразу на две категории – молодые женщины детородного возраста (они всегда чисто одеты) – и все остальные – они все помяты жизнью, обстоятельствами, травмами, прожитыми годами «и невзгодами». Молодые женщины все направляются в гинекологическое отделение – с ними что-то стряслось «по-женски», а остальные распределятся в остальные больничные отделения. Это там не хватает мест в палатах и больные лежат в коридорах, а в гинекологии в коридорах никогда не лежат. Непонятно почему, никогда над этим не задумывался…

Я – санитар по доставке больных из приемника «туда – куда надо», и поэтому все время нахожусь в движении, либо по дороге в отделения, либо обратно по дороге в «приемник», в перерывах между движениями всегда складывается возможность присесть и передохнуть в нашей комнатушке.

«Производственный шум» приемного отделения – это шум сложно составленный – из звуков подъезжающих «скорых», стонов, нечленораздельного бормотания алкоголиков и бомжей за занавеской (грязная смотровая на шесть лежаков), грохота каталок, иногда криков и стуков из изоляторов. Изоляторы – социальный и психосоматический: в один изолируются хулиганы буйные (при помощи охранников), которые надоели всем своими криками и угрозами, в другой психически неуравновешенные или больные, которые тоже уже всем порядком надоели своими выходками (тут возможно любое надоедание – ползают по коридору на коленках, пристают к людям). Неадекватному поведению полную свободу… не дадут… Надоели – в изолятор! Больше одного человека в изолятор не сажают, да не так тут и часто буйные встречаются – один-два человека в сутки. «Лечение» здесь – наказанием. Наказание – изоляцией. Изоляция тяжело воспринимается буянами – они грохочут в дверь и бьются в зарешеченное оконце в двери по пять часов подряд и громко кричат всевозможную нецензурщину под «неодобрительное» молчание всех находящихся в приемном отделении и вынужденных не только дышать испарениями бомжей, но и слушать русскую матерщину. Освобождают буянов, когда проспятся, притихнут и вообще поймут, что их выпустят только за «хорошее» поведение». А серьезных, психосоматических увезут в психиатрическую лечебницу.

Все мы живем и ходим туда-сюда, туда-сюда целые сутки напролет. Работа не шибко интеллектуальная, скорее физическая, но «на рывок» (приподнял, уложил на каталку, усадил в коляску на колесиках и «задвинул» больного куда надо), с последующим коротким отдыхом, здесь можно работать и пенсионеру, например, как я… А у пенсионера в голове есть место для жизни мысли. Что у меня в голове – мой сын и моя жена. Десятилетний сын начал заваливать меня вопросами о том, почему космические спутники не падают на землю, о планетах и роботах.

Читать дальше