Алексей Доброхотов - Темное Дело

Иван Моисеич никогда не считал себя человеком излишне обремененными сексуальными потребностями. Но при виде её он ощутил определенной степени волнение.

«Вот как было бы хорошо с ней познакомиться, – подумал он, – Вот так запросто, как это может Леша Наклейкин. Подойти, заговорить, проводить и все такое прочее… Как это у него легко и просто получается. Талант. А я? У него каждая баба – жена. А у меня одна Соня. Что, в сущности, у меня за жизнь? Утром на работу. Вечером с работы. Душ. Ужин. Телевизор. И спать. С утра все с начало. И так каждый день. Месяц за месяцем. Год за годом. По одному и тому же кругу. По одному и тому же месту. Тысячу раз. Как заведенный. Есть. Спать. Работать. Есть, спать, работать. Есть, спать, работать… Все быстрее, быстрее, быстрее. Пока все не захлопнется крышкой гроба. Кому это все нужно? Почему это все так заведено? Жизнь уходит, а в сущности ничего не происходит. Ничего, что можно было бы вспомнить, посмаковать, многозначительно качнуть головой, поднять палец вверх, мол, помнишь, тогда… да… Старею. Год от года. Чем дальше, тем больше. Ни смысла, ни удовольствия. А как было бы славно, вот с такой милой девушкой пройтись по улице… Приобнять нежно за талию… А может быть потом и… Эх, я уже не молод… но я еще и не стар», – заключил он и решил попробовать.

– Позвольте спросить, – обратился он к даме в черных очках с красивыми розовыми бедрами, – Как вы находите эту жару?

Глупость данного вопроса поразила самого Ивана Моисеича до самой глубины души, но ничего более толкового в этот момент ему не пришло в голову.

К счастью дама не отреагировала.

«Так знакомиться нельзя», – подумал он, и ему стало грустно от собственной стеснительности. Он захотел перевернуться на другой бок и предаться размышлениям на сей скорбный предмет, и уже направил тело по определенной траектории движения, но дама, вдруг, произнесла:

– Толстячок, не посторожишь вещи?

– Простите? – замер он на половине пути.

– Я только окунусь, – она встала с широкого махрового полотенца, отделявшего ее от грязного песка, и, плавно покачивая бедрами, медленно вошла в воду.

У Ивана Моисеича гулко застучало в груди сердце.

* * *

На ней легкий изящный сарафанчик салатного цвета, накинутый прямо на влажный купальник, и легкие белые туфельки. Ни сумочки, ни часов, ни денег. Она словно вышла во двор своего дома, разок окунуться в бассейне. Даже полотенце, наскоро осушив тело, бросила на песок за ненадобностью. На что Иван Моисеич со свойственной ему бережливостью горячо возразил, произнеся нечто вроде «зачем бросать хорошую вещь», извлек из портфеля ярко синий полиэтиленовый пакет и упаковал его, чем весьма ее позабавил.

Разместив пакет с мокрым полотенцем в портфеле, Иван Моисеич тут же выразил готовность проводить даму. «Видимо живет где-то рядом, – подумал он, – Это не может занять много времени». Ему очень захотелось продолжить знакомство, хотя он и не относил себя к числу женских ухажеров.

Она с видимой радостью согласилась. Все складывалось как-то само собой, на удивление легко и непринужденно.

Потом он было мороженое, теплый апельсиновый сок, красный шарик на длинном шнурке и прохладный тихий вечер. Ее звали Анюта. Так она назвалась. Не замужем, детей не имела. С увлечением рассказывала о своем сибирском коте, загородной даче и планах посетить Непал.

– И часто вы сюда приходите? – поинтересовался Иван Моисеич, когда желтая полоса песчаного пляжа Петропавловской крепости осталась далеко позади.

– Нет. Редко. Сегодня просто удачный день. Удалось сбежать…

– И мне… – он зажмурился, словно кот, – Хороший выпал денек. Солнце, песок, плеск волны… Приятно было отдохнуть, правда? Вот так после работы, зайти на пляж, погреться. Не каждый день это удается. А то все кабинет, кабинет.… Если бы не такие вот дни, которые иногда я себе позволяю, то я наверное бы сошел с ума. Столько работы иной раз наваливаться. И все срочно. И все давай, давай. О себе подумать совершенно некогда. Вот и сегодня навалились на меня.… А я взял и сбежал. Ну, их, думаю, так вся жизнь мимо пройдет. Все соки из меня высосете, черти, неблагодарные. Ничего с вами не случиться, если один день без меня обойдетесь. Просто взял и сбежал. Вот… И вас встретил. Прямо подарок судьбы. А вы где работаете?

– Я не работаю. По-моему работать это так унизительно. Продаваться за деньги, – непринужденно ответила Аня.

– Ну, я бы так не сказал, – смущенно возразил Иван Моисеич, – Конечно в некоторой степени свободный торг есть… но гораздо важнее правильно себя применить.

– Для этого работу искать не надо. К тому же я не люблю рано вставать. Куда-то с утра ехать, чем-то себя напрягать, когда этого совершенно не хочется. Просто ужас. Как можно так жить? – она скомкала опустошенную шоколадную обертку и решительно отшвырнула от себя. Та врезалась в стену жилого дома и упала на тротуар под ноги прохожим.

– Если вы человек свободной профессии, то конечно, – согласился он, нагнулся и подобрал с асфальта брошенный ею смятый комочек.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно вскинула она на него ясные очи.

– Творческое начало. Свободное проявление личности. Художественное выражение интеллектуальной, можно сказать, духовной деятельности, результат, которой столь высоко ценится, что сама деятельность обретает саморегулирующую функцию, – пояснил он и опустил бумажку в переполненную мусором урну. Они как раз проходили мимо нее. Иван Моисеич вообще не любил сорить и трепетно относился к чистоте не только своего рассудка, но и среды обитания. Нельзя сказать, что все это он произвел демонстративно или из желания кого-либо получить положительным примером бережного отношения к городу. Скорее всего, он сделал это машинально, как само собой разумеющееся. Сработал тот самый обычный рефлекс, какой проявляется у каждого, когда он смахивает со своего пиджака случайно упавшую на него пушинку. Вот так смахнул и продолжил, – Яркий пример этого мы находим в творчестве композиторов, художников, писателей и поэтов. Видимо и вы принадлежите к этой выдающейся части человечества.

– В определенной степени, да, – согласилась она.

– Я сразу так и подумал, – радостно улыбнулся он, – Все творческие люди встают поздно. Потому что ночь, это основное время для работы. По себе знаю. Сам увлекался сочинительством. В молодости. Сейчас уже не то. Времени нет. Особого настроения… А тогда… Все спят, город погружен во тьму, а ты, сидя возле свечи, в ночной тиши что-то творишь, творишь… Вы пишите?

– Что?

– Вы поэтесса. Я угадал? Вы что-нибудь мне прочтете из своего? Поверьте, я смогу по достоинству оценить глубину вашего таланта. По роду своей деятельности я издатель. Я мог бы помочь опубликовать ваши произведения.