Александр Козин - Найденные во времени

– Мне пришлось снимать его скрытой камерой с большим увеличением с крыши конторы свалки, – горячо рассказывал Эдик. – А знаете, кто он? Бывший секретарь партбюро какого-то большого завода. Что-то там у него случилось, съехала крыша, стал молиться, ходить в церковь, его отовсюду выгнали, на работу не приняли никуда, жена от него ушла, дети взять к себе побоялись. Вот и живет теперь на свалке. Ночами, говорят, стоит посреди мусора на коленях, молится…

– Сейчас же не Сталин, – удивился Вадик, – что на работу не берут.

– Ха! У нас инженера из ЖЭКа выгнали, когда узнали, что он в церковь ходит, – вставила Галя.

– Ну и правильно, – пожала плечиками Соня. – Надо людям жизнь улучшать, унитазы, батареи менять вовремя, отопление, свет ремонтировать, там еще что-то, а не молиться.

– А вот у этого инженера самый образцовый участок был, между прочим. Он и ночами работал, если надо, и рабочие его любили, и жильцы одни благодарности писали. Но вот приехали из райкома и велели уволить! – горячилась Галя.

– Ну ладно, – повела бровью-змейкой Соня. И вдруг обратилась ко мне:

– Саш, а тебе как снимки?

– Что-то я устал сегодня после рабочего дня, – ответил я. – Голова побаливает. Давайте лучше выпьем.

– Вот я и говорю: в дворники тебе надо! – засмеялся Вадик, разливая портвейн. – Отсыпаться начнешь. Утром помахал метлой, поспал до вечера. А ночью либо стихи пишешь, либо друзьям их читаешь, как мы сегодня.

– Вот-вот, – Соня уселась на подлокотник кресла, – а то на своем инженегровом месте еще в церковь пойти захочется. А тогда, если уволят, даже в дворники не возьмут.

Все засмеялись такой шутке. Потом Галя читала свои стихи, в которых сожалела о том, что ругается с соседями по дворницкой лимитной коммуналке и обещала больше не воровать у них лук. Хорошие стихи. Добрые.

Когда мы вышли от Шляховского, уже рассвело, но как-то несмело, потому что на Москву опустился туман.

– Ничего, распогодится. Зато теперь ни один милиционер не найдет в тумане таких ежиков, как мы, – скаламбурила Галя, беря нас с Эдиком под руки. – О, я с вами, как Натали с двумя Пушкиными.

Действительно, она была выше нас обоих.

– Ну, во-первых, я не Александр, а ты не Наталия, – ответил Эдик.

– А вот Александру-то нашему не помешала бы какая-нибудь Натали… в жены, – продолжала Галя, – есть у меня одна Наташа на примете…

Я поморщился:

– Жениться? Я уже пробовал. Хватит. Что я тебе плохого сделал?

– А знаете что? Поедем ко мне, поможете мне подмести участок, и рванем в Сокольники… – предложила Галя.

– После полного рабочего дня и бессонной ночи? – я даже остановился. – К тому же туман какой!

– Туман, ту-у-ман, седая пелена, а всего в двух шагах… – запел Эдик песню популярного барда.

– А в двух шагах… остановился наш троллейбус! Бегом! – теперь Галя была «в ударе».

В пустом троллейбусе она сказала:

– Окуджава написал песню «Последний троллейбус», а я напишу стихотворение «Первый троллейбус». Спорим? На следующей вечеринке прочитаю. Пока! – И выскочила на своей остановке. А туман не рассеивался…

Над Черным Бродом висел туман. Мы пришли вовремя. Лай собак еще не слышен. Но я не велел спешиваться. А за рекой начиналась чащоба, что славилась добычей. Стада зубров – весом две-три лошади каждый, вепри, любой из которых, способен клыками за один удар разрезать человека пополам, медведи, выворачивающие молодые дубы, как отрок – травинку, олени, на рогах каждого из которых можно раскинуть шатер… Но сейчас там туман. Зато на взгорке в сосняке, откуда должен появиться король со свитой, остались легкие клочья дымки.

Ага… Вот… Редкий случайный лай. И тот – приглушенный. Не велят псари. Теперь уже и топот конский слышен. Я построил дружину. Меж сосен показалось шестеро королевских воинов-телохранителей в тяжелых доспехах с луками наизготовку. Увидев нас, они приостановились. Узнали. Из-за их спины выехал главный, ближайший к конунгу князек Гердерих, тоже в доспехах, из-под которых видна была нарядная, синяя рубаха, какие носят готфы. Спину и плечи прикрывал плащ из волчьей шкуры. Подъехав ко мне и приветствуя, выкинул руку вперед ладонью вниз и заговорил. Ольг переводил:

– Господин повелел ехать полумесяцем следом за всеми и следить, чтобы никакой зверь не напал сзади или с флангов. Особо оберегать королеву, королевну и королеву-вдову. Они тоже изъявили любопытство посмотреть на эту необычную охоту. – При последних словах он криво усмехнулся.

Не нравился он мне. Да – сильный. Да – воин, каких еще поискать. Но взгляд его заставлял ждать чего угодно, только не добра, даже скорее – удара в спину… Должно быть, и он так думал о каждом из нас. Ведь еще несколько лет назад готфы и славяне были непримиримыми врагами. Только по воле богов мы не встретились в битве друг с другом. Но и в одном боевом строю не хотел бы я оказаться рядом с ним.

– А можно ли узнать, чем необычна эта охота? – спросил я. Ольг перевел.

– Вы все сами увидите. Это будет полезно каждому из вас, – опять криво усмехнулся Гердрих и поскакал к остальным телохранителям.

Конский топот приближался. На опушку выехал Унгерих, окруженный оруженосцами и телохранителями. Поверх золоченого наборного доспеха на нем была надета шкура крупного волка, увенчивающая шелом зубастой пастью с драгоценными камнями вместо глаз.

Обычно хмурый, теперь он громко смеялся, очевидно, предчувствуя веселую добычу. Что-то говорил Гердриху, жестикулируя рукой в жесткой кольчужной перчатке, унизанной драгоценными перстнями. Но взгляд его был холоден, словно взгляд волчьей головы на шеломе.

Наша дружина отчеканила жест приветствия и, сняв шеломы, застыла со склоненными головами. Король милостиво кивнул. Подтягивалась остальная часть свиты. Впереди нее скакала жена Унгериха Гаафа, их дочь Дуклида и молодая королева-вдова Алла, жена старшего брата нынешнего короля, которого, говорят, убили христиане. По виду она была не намного старше племянницы. Удивительно: намечалась веселая охота, а глаза у всех трех женщин были заплаканы. Впрочем, это – их дела.

Подскакали слуги и служанки королевы. Лица многих тоже были почему-то грустны. Не в пример князькам, составляющим большую свиту короля.

Телохранители уже перескочили брод и остановились на другом берегу реки. Только Гердерих остался рядом с Унгерихом. Все что-то или кого-то ждали.

И вот на берег, где собралась вся свита, пешие воины выгнали десятка два готфов, попарно закованных в тяжелые деревянные колодки. Здесь были старики, взрослые сильные мужчины, отроки, женщины, некоторые из которых держали на руках младенцев. Их согнали в кучу. Унгерих подскакал к ним и, объезжая вокруг, громко обратился к колодникам: