Лев Трахтенберг - На нарах с Дядей Сэмом

За первым ударом последовали другие. В них сконцентрировались мои оставшиеся сила и обида. Ничего подобного з/к № 24972-050 от себя совершенно не ожидал: последний раз я дрался три года назад в своей первой американской тюрьме Эссаик-Каинти-Джейл.

Время абсолютно классически остановилось, я не понимал, что со мной происходит и жив ли я вообще. В какой-то момент я почувствовал, что меня оттаскивают от доминиканца. На помощь пришел мой верный Максимка. Я не особенно сопротивлялся – за свое койко-место я уже постоял, хотя и получил несколько болезненных тумаков.

– Лева, ты обалдел, что ли? Хватит, заканчивай на фиг! Сейчас менты придут, кто-нибудь обязательно настучит. Все, уходим! Ты что, хочешь в «дырку» попасть в самом начале? Пошли, он и так все понял! – успокаивал меня Максим, оттаскивая с поля боя.

Я тяжело дышал и автоматически вырывался.

– Мерзкая свинья, – продолжал я. – Решил, что я испугаюсь? Ни фига, пусть знает, как со мной связываться. Думает, если я единственный белый, значит, ему, сволочи, все можно. Не на того напал!

– Пойдем скорее ко мне, кофе попьем, – продолжал Максимка, уводя меня из камеры. – Подумаем, что теперь нам делать.

Мы гордо вышли из негостеприимной комнаты.

Внутренние переходы зэков из камеры в камеру в пределах одного этажа совершались беспрепятственно. Двери на замок не запирались – туалеты находились в коридоре.

Это было и хорошо, и плохо одновременно.

С одной стороны – относительная свобода передвижения. С другой – в мою 12-местную камеру мог войти почти любой желающий. Это провоцировало бесконечные кражи, драки и многочисленные «разборы полетов».

Кофейничая, Максим и я вырабатывали несколько возможных сценариев и планов поведения, в том числе и с ментами, на случай расследования драки и моего попадания в карцер.

В случае больших неприятностей со стороны доминиканцев было решено искать подмогу у своих ребят.

Когда происходили подобные заварушки, враждующие стороны начинали играть в русскую народную сказку «Репка»: бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку и так далее. Из запаса призывалось народное ополчение.

Национальная принадлежность и цвет кожи служили главным определителем тройственных союзов и коалиций. Пойдут ли русские за меня в бой, я до конца не знал. Максим был настроен воинственно и уверял, что «на все 100 %».

Я пока что в подобной ситуации не был.

В то же время мы оба понимали, что доминиканцы – самая многочисленная тюремная стая после американских чернокожих. «Кровавый вопрос» мог перерасти в политический.

Время шло, и мне надо было возвращаться в свою новую камеру… На этот раз Максим, как верный Санчо Панса, не отставая, следовал за мной. Мысленно собравшись, я нырнул в номер 230.

Больше половины зрителей отсутствовало, не было и главного соперника. Из угла высунулась чья-то голова. На очень плохом английском, с добавлением испанских слов, голова решила нас предупредить:

– Эй, руссо [67] Ruso – русский ( исп. ). ! Muchos problemas [68] Много проблем ( исп. ). ! Когда ты уходить, пришел полиция и говорить с Эдамом. Он его спрашивать, отчего есть проблема. Эдам молчал, он говорить, что все ОК. Он переезжает на другую койку. Твоя свободна. Но Эдам очень злой на тебя, руссо. Полицейский хотел забирать его в «дырку», он спрашивать у всех, кто видел что. Пока все человеки молчали.

– Спасибо, амиго! Все понял, – поблагодарил я своего информатора. – Я твой должник, за мной – сигареты! Если что-нибудь узнаешь еще, то дай мне знать. Договорились? ОК?

– ОК. Русо, я понимать тебя, – ответил сосед. – Меня зовут Карлос. Я хочу быть тебе друг!

– Ноу проблем, Карлос! Давай дружить, – сказал я по-детсадовски. – Ты не знаешь, кто такой этот Эдам?

– Я не знать много. Он есть из Доминики. Наркотики. Скоро ехать домой – депортация. Он не нравится мне. Я имел русские друзья в другой тюрьме. А я из Куба, – закончил он и с уважением пожал нам руки.

– Послушай, Куба, – обратился я к своему собеседнику по-тюремному. – Помоги, пожалуйста, перенести мою койку и шкаф из старой камеры.

«Куба» – Карлос сразу же согласился. Нас стало уже трое. Четвертым грузчиком вызвался поработать мой страшный и громогласный чернокожий приятель Рубен.

Движение народных масс через карантинный корпус происходило в режиме нон-стоп – с понедельника по пятницу, с 8 до 5. Зэков принимали и выпускали в общую зону только через обязательные «прием и ориентацию».

В отличие от других отрядов камеры нашего карантина оставались да конца не заполненными. Тридцать процентов коек и металлических шкафов обычно пустовало. Именно это позволило мне пристроиться под вентилятором в первой комнате, на чужие нары к окну.

К тому же в конечном итоге у меня оказалась более-менее упругая койка и я хотел незаметно для контролеров перетащить ее на новое место жительство. То же самое касалось и моей металлической тумбы – второй раз за полки я платить не собирался.

Побитые временем двухэтажные койко-нары успели послужить на благо американской армии, а потом пару десятков лет – тюремному ведомству. На это указывали алюминиевые бляшки с выбитым на них годом изготовления:1969.

Большая часть коек была растянута до неприличных размеров «экстра-экстра-экстра лардж». Если такое лежбище располагалось во втором ярусе, а на ней возлежал какой-нибудь очередной тюлень, то зэку внизу приходилось по-настоящему плохо.

– Эй, Мексика! – несколько дней назад позвал Максим одного из карантинщиков. – Получишь три упаковки рыбных консервов. Моему другу надо перетянуть кровать!

Один из многочисленных муравьев-мексиканцев с радостью бросился выполнять поручение Максимки.

Многие зэки не получали никаких переводов с воли. В особенности, латиноамериканские наркокурьеры. Поэтому они без разговоров и с энтузиазмом соглашались на любую черную работу. Потомки гордых майя и ацтеков делали все самое неприятное: уборку сортиров и душевых, мытье камер и коридоров, стирку белья, глажку формы, чистку кроссовок и тому подобное.

Этот мекс специализировался на подтяжке кроватей.

Помню, в глубоком детстве к моему дедушке, университетскому профессору, приходил какой-то деревенский долгожитель в валенках. Он занимался перетяжкой и ремонтом диванов. Теперь, тридцать лет спустя, я сам обратился за подобной услугой. Чувствовалась преемственность поколений.

Бесшеий мексиканец по стандартной кличке «Мексика» хорошо знал свое дело и являлся настоящим койко-пружинным профессионалом.

С любезного разрешения моего соседа сверху, наши двухэтажные нары были полностью разобраны – рамы отдельно, спинки отдельно.

Чтобы хорошенько натянуть сетку, мастер избавился от лишних секций. Работа велась при помощи веревок, сплетенных из старых маек, а также целлофановых мусорных мешков, превращенных в прочнейший канат.