Валерия Лихницкая - Хилер особого назначения. Книга 1

Можно и не «выныривать», но… Глубокое погружение хорошо, когда нужно выявить проблему. Когда нужно войти в мир тела пациента и понять, чем живет каждый его орган, каждая клетка. Но чтобы устранить неполадку, погружение не нужно. Это лучше делать извне. Такое состояние, в отличие от погружения, то есть полного отстранения от внешнего мира, я называю дрейфом. Это когда так же видишь чужое тело насквозь, видишь все проблемные участки, но сам при этом остаешься снаружи. То есть, живешь обычной жизнью с той лишь разницей, что на тебе как будто рентгеновские очки. Ну не совсем рентгеновские, но типа того. Чаще всего, прикасаясь к человеку, я сразу впадаю в режим дрейфа, автоматически. В этом режиме я вижу так только того, кого касаюсь, а вот если сразу ухожу в погружение, то потом какое-то время вижу так всех. И еще из погружения трудно вынырнуть. А это риск. Если пациент умрет, а я вынырнуть не успею – впаду в кому. По молодости-неопытности такое было…

– Алекс, ты здесь?

О, я слышу голос Грэма! Отлично! Значит, я «вынырнул». Можно открывать глаза. Кто-то протянул стакан воды. Я взял, выпил, вернул обратно, даже поблагодарил на радостях.

– В раковину окунуть? – любезно предложил Грэм.

– Не, не надо, – просипел я, потом откашлялся и заговорил уже практически человеческим голосом, – я сегодня уже наплавался, спасибо.

– Доктор, а что-то не так? – забеспокоился пациент.

– Да бог с вами, что тут может быть не так! – хмыкнул я. – От вас же просто так все врачи отказались… Для смеха… А так у вас все в порядке… Потому вы и здесь. У нас вообще особенная хирургия, мы режем исключительно здоровых людей.

– Да нет, простите, я не то имел в виду… – смутился пациент. – Я понимаю, что я болен…

– Это радует, – кивнул я. Все возмущенно на меня уставились, и мне пришлось уточнить, – в смысле, радует не то, что вы больны, а то, что вы это осознаете. Это говорит о вашей вменяемости, что исключает много неприятных симптомов. Что вы так смотрите, ваша болезнь далеко не самая паскудная, бывает намного хуже.

– Это радует, – в тон мне хмыкнул он. – В смысле, радует не то, что бывает много паскудных болезней, а то, что все они не у меня.

Я прищурился. А чувак молодчина.

– Вы все сказали? – уточнил я. – Мне очень приятно с вами поболтать, но прямо сейчас я занят – надо одного разговорчивого типа спасать. Не возражаете?

– Нисколько, – вздохнул он. – Я просто хотел спросить… У вас все в порядке, доктор?

– А, вы вон о чем! – я искренне удивился. – Да, спасибо, все отлично, а почему вас это тревожит?

– Ну как вам сказать…

– Никак не говорите. Но если хотите денег дать – давайте, мне сразу же станет лучше.

– Просто у вас вид бледный…

– Ой кто бы говорил! Да ладно, спасибо за заботу, все хорошо. Это я просто вида крови боюсь. Пара капель – и я в глубокой отключке. Я ответил на ваш вопрос? Теперь можно я поработаю?

– Да, разумеется… Но вы…

– Прекрасно. Теперь усыпите его и приготовьте скальпель, зажим и…

– Зачем?

– О боже, я начинаю завидовать тем, кто работает в морге, – простонал я. – Там тихо и никто не спорит. Усыпить вас, чтоб вы не болтали, а зажим – мне для ушей, чтоб я не слышал, как вы будете орать, когда я вас резать буду, а наркоз не подействует!

– Не беспокойтесь, это он так шутит, – пояснил какой-то женский голос из команды. – У нас даже примета есть, если Алекс улыбается – значит, сегодня никто не умрет.

– Очаровательно. Ставки на мою улыбку не делали? Давайте меня в китайскую тюрьму отправим, к смертникам, вот и посмотрим, как это работать будет!

– Алекс, не обижайтесь, – вкрадчиво промурлыкал женский голос, – просто мы уже давно с вами работаем и успели изучить, что если вы улыбаетесь…

– Так, все, хватит! Я вам что, Мона Лиза, мою улыбку изучать? У нас тут не Лувр, а операционная. Так что прекратили трындеть и слушаем меня внимательно…

Я начал раздавать всем указания, стараясь не смотреть на кивающие в такт моим словам анатомические пособия. А потом Ника удивляется, почему я не помню имен тех людей, с которыми работаю… Да я в лицо-то их не помню! Ну, то есть, я их очень хорошо помню и различаю, но… по другим признакам. Именно потому, что чаще всего я их вижу без лица…

Все-таки репутация – сильная вещь. Уж не знаю, какая репутация сильнее, лучшего хирурга или отмороженного психа, – но уже давно в операционной со мной никто не спорит… Ну, то есть до операции – могут, но во время – никогда. И – вообще никогда никто не спорит на медицинские темы. Я имею в виду свою команду, тех, кто мне ассистирует.

А может, еще потому, что Грэм – тоже сильная вещь. И если репутация в зубы не даст, то Грэм – может. А еще у него тоже – определенная репутация. И это чудовище вместе со своей чудовищной репутацией почему-то на моей стороне. Причина этого явления для всех загадка (как и для меня, впрочем, тоже), но с этим приходится считаться. Это как знаете, когда приходишь в глухую деревню, а местные жители тебя предостерегают, так и так, увидишь облезлого кота, не пинай, а то ночью придет из лесу большой зеленый медведь, ворота снесет, капусту сожрет, овец задерет, коров отдерет, на грядке нагадит, никто с ним не сладит… И вроде понимаешь, что никаких зеленых медведей не бывает, но кто-то же жрет капусту и гадит на грядках! А вдруг он?! Да хрен с ним, с этим котом, хоть он, скотина такая, мышей не ловит, но зато постоянно жрет вашу сметану… Много ведь все равно не сожрет, а прогонишь… Бред, конечно, но вдруг правда?! Ладно ворота, их починить можно, да и грядки почистить, но ведь перед коровами реально неудобно будет… И кота трогать перестают. Несмотря на то, что он продолжает жрать сметану, а мыши – подгрызать ваши крупы. Следующий этап – к коту все преисполняются благодарностью за то, что уже давно никто не ломает ворота и не портит скотину… И финальный аккорд – кот становится талисманом, он – тот, то охраняет народ от зеленого медведя!

Вот у нас то же самое. Почти. Правда, благодарностью ко мне вроде бы никто еще не преисполнился, но зато уже не трогают. И никто не спорит. По крайней мере, когда Грэм рядом. Нет, все-таки его репутация круче моей!

Итак, я раздал указания, потом снял вторую перчатку и… дело пошло.

В одной руке я держал скальпель, вторую просто прикладывал к месту разреза. Всеми правилами это категорически запрещается, но мне можно – это снимает боль и останавливает кровотечение. Не знаю, как это работает, но – работает, проверено. Если бы я мог еще резать рукой, вообще было бы супер. Скальпель делает очень тонкие разрезы, но он все же несовершенен… Это предмет, предмет инородный, он не чувствует… Но пока мне его заменить нечем.

Очень удобно оперировать, когда видишь, что нужно удалять, а что, напротив, нельзя задеть ни в коем случае. И видишь не на приборе а так, невооруженным глазом. Причем, так точно, как ни один прибор не покажет… В такие моменты я собой горжусь и не считаю себя психом. Ради таких моментов я и работаю. Да что там, ради таких моментов я готов не просто работать, а вкалывать сутками, без перерыва на обед и сон… Но, как показала практика, лучше этого все-таки не делать.