Владимир Бреднев - Хороший ученик

Сергей уже слышит, как незнакомец приказывает. Речь чужая, гортанная, лающая.

Рифкат действительно кричит, потому что вокруг шумно:

– Оружие захватите. Не ссыте, у вас разрешение. И сюда, на площадь. Тут он. Тут.

– Душман, давай Сыча на понт возьмём. Он-то думает, что ты культурный, а ты Душман. Чо кричать-то надо? Чо тогда душманы орали?

– Аллах Акбар! – громко произносит мужчина в дорогом костюме.

Серега подлетает сзади и бьет крикнувшего «Аллах Акбар» под колени. Господин Ибрагимов, взвыв от боли, валится на тротуарную плитку. Телохранители бросаются на Сергея. А он, размахивая дощечками-опорами, орёт на толпу:

– Вон! С площади вон! Все вон!

Женщины с детьми бросаются в сторону, мужчины останавливаются, чтобы внимательнее рассмотреть, что происходит.

Один бритый пытается ударить Серегу в лицо, но Грачёв блокирует удар, захватив ногу противника резко дергает на себя, молниеносно впечатывая кулак правой руки в пах. Второй телохранитель замешкался, поэтому сразу же получил дощечкой между глаз.

Душман орет благим матом:

– Сычовский, паскуда. Он мне ногу сломал! Кто-нибудь! Да уймите его! Мужики! Это буйный, вяжите его, он же Пашку убьёт.

Сергей действительно добивает Пашку. У того на голове видна кровь.

– Вон! Все вон! Сейчас мины полетят! Он уже сообщил! Он душман! Я слышал! Он душман! Аллах Акбар орёт!

На Сергея сзади наваливаются трое здоровых парней. Они пытаются оторвать Серегины руки от Пашкиной глотки. Грачёва трясёт. Он обмякает и уже стонет, умоляя:

– Уходите! Сейчас стрелять будут! Сейчас всех положат!

Появляется милицейская машина, потом подкатывает карета «Скорой помощи». Грачёву заломили руки. Он лежит на асфальте и бешено вращает глазами. Женщина врач загибает Серёге рукав и ставит успокоительное. Медсёстры бинтуют пострадавших. Душмана и Пашку грузят в «Скорую помощь», ещё одному телохранителю рану от опорной дощечки мажут йодом и заклеивают пластырем. Мужчины несут ослабшего Сергея во Дворец культуры. Навстречу им бежит Семён Григорьевич и семенит Клавдия Аркадьевна. Поплывший от уколов Лейтенант продолжает шептать:

– Уходите! Сейчас стрелять будут! Я тогда не успел! Шарики! Уберите шарики! Духи! Они стрелять будут! Я не успел!

Очнулся Грачёв вечером на вторые сутки. Сполз с топчана, ополоснул лицо и, взгромоздив своё тело на коляску, выкатился в фойе. Из актового зала неслась музыка и голоса: высокие детские, томные женские, неокрепшие юношеские. Всё было спокойно. Значит, вчера налёта не было. Душман не успел сообщить своим и скоординировать огонь. Грачёв поправил берет, и весёлым взглядом окинул фойе дома культуры. В дальнем углу толкалось несколько парней. Сергей смутно помнил, что одного из них он где-то видел. Громко позвал:

– Боец, к командиру!

Парни переглянулись. Но знакомый тут же подошел.

– Боец, держи стольник и принеси мне водочки. Выполнять!

– Вы деньги уберите. Я сейчас.

– Вот молодец! Понятливый! Только обращаться надо по уставу, товарищ гвардии старший лейтенант! – Лейтенант широко улыбнулся.

– Извините, у вас знаков различия не видно, – отозвался парнишка.

Через полчаса Грачёв опорожнил полный стакан, крякнул. Посидел с минуту. Сделалось намного лучше. И он покатил в актовый зал. Послушать, как поют салажата.

– На сцену приглашается Ксения Токарева. В её исполнении звучит песня «Нежность».

Серега расслабился. Он сидел на полу у первого ряда, и ему не было видно певцов и певиц, но он особо не расстраивался.

«Покроется небо пылинками звезд» – звучала песня.

Исполнительница подошла к самому краю подиума. Сергей замер. Он впился в девушку взглядом, стал шарить рукой по полу, ища отложенные в сторону дощечки.

«Мы память, мы память, мы долгая память друг друга» – летели слова.

– Таня! Танечка! – шептали губы.

И когда отзвучали аплодисменты, когда в зале наступила тишина перед объявлением следующего номера, от самой сцены, с пола, к дальним рядам, к высокому потолку полетел Серёгин возглас:

– Видели! Таня моя приехала! Это Она! Видели?!

Грачёв загремел дощечками, как-то очень громко покатилась коляска из зала. А зал в темноте напряженно молчал.

Он метался по залитому неоновым светом фойе, по длинным, заполненным незнакомыми людьми коридорам, но отыскать своей Тани не мог. Он устал. Взмок. Руки ломило.

Когда фойе опустело, и умолкли все звуки, тишину разорвал Серёгин крик:

– Танечка! Ты где? Та-а-не-э-чка-а!

С раннего утра Грачёв выкатил к главному входу. Григорьевич и Клавдия Аркадьевна сначала хотели отправить его в комнату, но когда поняли, что Лейтенант не тронется с места, в очередь за ним присматривали. Народу становилось всё больше и больше. Сергею стало труднее рассматривать всех входящих и выходящих. Он стал нервничать, ёрзать на своей тележке.

Но вот мелькнуло знакомое лицо. Он его узнал среди сотен других сразу. Его Татьяна, весело щебеча о чем-то с подружкой, поднималась на крыльцо. Серега расплылся в улыбке, оттолкнулся от пола и, оставив дощечки у колонны, покатился к дверям, широко раскинув объятья.

Девушка, занятая разговором, и не ожидавшая, что её сейчас схватят, опешила, а потом истерично завизжала.

Грачёв первые секунды ничего не понял. В его ладонях были какие-то материи, а под ними прятались крепкие ягодицы. У самого носа низ блузы. Блуза у неё была особенная, и запах был особенный – он никогда не забывал этого запаха. Запах остался с того самого момента, когда из темноты еле-еле проступил свет. Сергей помнил это всегда. Тогда он потянул носом воздух, и вместо едкой пороховой гари почувствовал аромат каких-то цветов.

Он отпустил девушку только тогда, когда на него закричали со всех сторон, а на голову и плечи посыпались детские удары девичьих кулачков.

– Это Таня! – крикнул Грачёв, – Мы знакомы. Это моя Таня.

И почувствовал, как его тянут в сторону. Потом перед лицом замельтешил Григорьевич.

– Безобразие! – раздраженный возглас прилетел сбоку.

Сергей обернулся. Его плачущую Таню уводила какая-то женщина. Он опёрся о пол и толкнул самого себя вперед. Но ничего не получилось. Крепкие руки электрика держали Грачёва. Лейтенант ещё раз дернулся, поднимая тело на обрубках ног, и обмяк.

– Как же так, Григорьевич? – Сергей поднял полные злобной тоски глаза на единственного человека, понимавшего его и умеющего с ним разговаривать, – Это из-за ног? Она же меня таким ещё не видела. Испугалась?

– Ничего, Серега, ничего. Прорвёмся! Покатили домой. Я тебе, товарищ гвардии лейтенант, форму новую справил: и тельник, и брюки, и кителёк, и даже берет новый. Думаю, в самый раз угадал. А с Танькой я поговорю. Вот дура-то. Радоваться надо, что мужик живой. А она в истерику. Баба, одним словом. Покатили, товарищ гвардии лейтенант. А с Танькой я поговорю, – Григорьевич аккуратно подталкивал в спину Сергея, направляя его к своей комнатушке.