Ирина Лукницкая - Оберег на любовь. Том 1

Да уж, такое, пожалуй, забудешь! Опись на трех страницах, сделанная моей же рукой под диктовку Графини – нашей «литераторши», заслужившей свое прозвище отчасти из-за фанатизма к творчеству Пушкина, отчасти из-за благородной внешности, стояла перед глазами, пугала мелким убористым почерком, а меня бросало в холод от догадки, что мне в жизни не одолеть даже половины из этого обширного перечня. Я каждый день честно пыталась себя настроить: «Вот завтра точно начну», но приходило завтра – и… ни черта не менялось.

– Если честно, мам, я еще к нему не приступала, и меня это сильно мучает. Ну, ничего, с первого августа начну. Точно начну. Слово даю.

– У меня тоже так бывает, – совсем не обратив внимания на мои клятвы, мама поделилась своими ощущениями и жизненным опытом. – Бывает, лишь от одной мысли устаешь, как только представишь, какой огромный объем предстоит перелопатить. Причем, устаешь смертельно. Знаешь, а ведь с этим можно бороться.

– Как?

– Просто берешь и делаешь. И совесть больше не мучает, и на душе становится светло. Не зря же говорят: «глаза боятся – руки делают»…

– Ахинея какая-то. Глаза – и боятся?!

– Полина, – мама сдвинула брови. – Не придуривайся у меня. Ты отлично все поняла…

– О-хо-хо… – обреченно вздыхала я. – С чего же начать?

– Безусловно, с Толстого. Одолеешь «Войну и мир», а остальное покажется мелочью. Только читай все подряд. Уверяю, ты еще и удовольствие получишь. Она на миг задумалась и с ностальгией добавила – видимо, уже для себя: – Эх, кому из нас в юности не терпелось поскорее примерить на себя бальное платье Наташи Ростовой?

Я залегла с книжкой на удобном диване, в «большой» комнате с балконом, она же – гостиная, она же – зал, а бывало даже – и горницей по-деревенски величали, когда бабушка приезжала. Начало первого тома «Войны и мира» показалось скучноватым: сидят себе люди в роскошной гостиной, лениво ведут светскую беседу на родном для них французском, а мне читай эти сноски с переводами на полстраницы! Льву Николаевичу хорошо, он в своем «французише» силен – граф все-таки… Однако скоро я почувствовала, что постепенно проникаюсь атмосферой аристократического дома, и даже попыталась представить себя среди гостей салона Анны Павловны Шерер в платье с пышным кринолином. Это такая громоздкая юбка, натянутая на корсет из обручей. Ужас! И как только дамы в них ходили? Ведь наверняка, бедные, застревали в дверях. Интерес к книге подогревался желанием поскорее добраться до первого бала Наташи. Как-никак – главное событие в жизни молодой девушки, которая переходит во взрослую жизнь. Пока я и не догадывалась, что бал-то еще не скоро, а лишь во втором томе.

Сперва я пропускала описания военных операций и батальных сцен. Все эти рекогносцировки, батареи и флеши, картечи и шпицрутены вообще для меня темный лес, и от них тревожно веет порохом с полей сражений. Знаю, многие девчонки так и делают: просто пролистывают добрую половину книги и считают, что Толстого одолели. Но потом я все-таки вняла совету мамы. Да и сама, в общем, догадалась, что без войны не пойму мотивацию поступков главных действующих лиц в светской жизни, и принялась читать все подряд, без разбора. Неожиданно для себя втянулась.

Вместо привычного домашнего фланелевого халата, малинового в белый горох, на мне – свободная мамина футболка. Полинявшая майка цвета перезрелого огурца, еще и по длине сильно растянута, а потому на мне сидит почти как платье. Зато не надо ни юбок, ни трико. Душные клетчатые тапки прочь, голые ноги заброшены на спинку, их славно обдувает папин настольный вентилятор. Мне удалось очень удачно пристроить его на подоконник, и теперь в комнате вполне благоприятный климат. Хорошо! Впереди неизрасходованная добрая половина каникул, непрочитанная книга, которая пока еще не наскучила, а главное – большая миска, почти полная аппетитных подрумяненных сухариков.

Что это со мною? Я валялась на диване, в перерывах между чтением прислушивалась к себе и думала: «Странное состояние. Вроде веду себя прилично, книжку вот серьезную читаю, должна бы радоваться долгожданному спокойствию, но в тоже время чувствую какую-то неудовлетворенность». Я пошевелила в воздухе пальцами ноги – в подвешенном состоянии стопы все-таки затекли, блаженно вытянулась во весь рост и продолжила свои размышления: «Вроде, мне и так не плохо. А… Не пойду никуда сегодня. И так отлично провожу время. Кроме того, что набираюсь ума, еще и нервную систему восстанавливаю и коплю силы, растраченные за сезон в спортлагере. Тренировки там просто зверские». Так я пыталась договориться сама с собой, безбожно лукавя и крайне преувеличивая. Надо же было хоть как-то оправдать свой нынешний вялотекущий образ жизни.

И почему-то совершенно расхотелось вечером встречаться с приятелями. Да что ж такое делается… Я стала перебирать в уме мероприятия, любезно предложенные мне добрым Колей Ульянком, и ужаснулась: «Боже, какой ерундой мы занимались еще совсем недавно! Прямо детский сад, трусы на лямках». Особенно диким сейчас мне показался аттракцион с доведением живого человека до белого каления. Неужели и я когда-то принимала участие в этой сомнительной забаве?

…Периодически мы отправлялись дразнить ненавистного нам соседа, которого застали с поличным на гнусном занятии. Правда, кто и когда застал, никому из нас было неведомо. По слухам, вроде бы, злой дед отлавливал бездомных собак, шил из безответных тварей шапки-ушанки и самолично торговал головными уборами на барахолке. Сбывал, гад, изделия из меха друзей человека по сходной цене. Еще поговаривали, что маленьких щенков садист пачками отправляет на мыло на Жиркомбинат, что было еще страшнее. А потом ведь этим мылом… Бр-р, ужас! Потому старик заслужил нашу откровенную ненависть и великое множество обидных прозвищ, свидетельствующих о причастности его к незавидной собачьей доле. Впрочем, и сам старикашка, по нашим наблюдениям, вел настоящий собачий образ жизни.

– А пошли гражданина Кабелешкина дразнить! – раздавался чей-то бодрый клич.

– Айда! – тут же находились добровольцы, готовые грудью встать на защиту невинных животных. Стоило только свистнуть, как разгоряченная толпа уже двигалась в сторону вражьего двора. Все как один – с растрепанными волосами, с возбужденными красными лицами, с гиканьем да молодецким посвистом мчались на разборки.

– Ушанкин, выходи! Что-то давно уже у нас по ушам не получал, – выплескивали эмоции пацаны, вставши под балконом собачника.

А скромные прелестницы, пряча за спину портфельчики или папочки с фортепьянными пьесами, осторожно выглядывали из укрытия и подзадоривали:

– Мальчишки, давайте нашу, про бомжа! Счас как миленький, гаденыш, выскочит.