Ирина Лукницкая - Оберег на любовь. Том 2

– Надо же было и вам когда-то начинать. Я и отцу это объяснил. А друзьям его, сплавщикам, вообще не нужно ничего объяснять. Ребята – золото! У них закон: научился сам, научи хорошего человека.

– Нас, вообще-то, тогда с условием взяли: один плот – один несовершеннолетний. Всего четыре плота, – тоже нисколько не рисуясь, продолжила Алена и честно призналась: – Думаешь, мы все такие герои? Черта с два! Лично я сперва так мандражировала, что у меня, кажется, даже мозги дрожали! Пороги проходить знаешь, как страшно? А потом еще сидишь, как цуцик, весь с головы до пят мокрый!

– Холодно же! – поежилась я.

Произнесенные моими новыми знакомыми звучные, тяжеловатые слова: Кантигер, Подкаменная Тунгуска – немало впечатлили меня. В суровых таежных названиях мне слышались и нотки далеких северных морей, и завывания колючих ветров, и грохот бурных горных водопадов. Вода в этих реках, должно быть, леденющая! К каменным берегам не пристать ни за что! А верхушки гор все покрыты нехоженой тайгой. Я слушала друзей и представляла себе сплав как один гремящий бешеный поток в створе бесконечного каменного коридора, и замирала от щекочущего нервы приятного ужаса. Господи, как хорошо сидеть на бревнышке, когда под ногами твердая почва, и рядом теплое плечо Алены!

– Для того стоянки и существуют. Чтобы посушиться да силы восстановить, – терпеливо, словно бестолковой ученице, разъяснял мне законы сплава Костя, судя по всему из них четверых – самый бывалый путешественник.

– Хорошо, если погода стоит. Тогда на костре да на ветру махом все просушишь. А если дождь – беда!

– Тогда дождя, слава Богу, не было, – вставила свое слово Дина и глубоко вздохнула, как видно, испытав запоздалое облегчение.

Я слушала ребят, буквально открыв рот. Все их воспоминания были яркими и в каком-то роде даже уникальными. Например, однажды им посчастливилось увидеть маленького медвежонка на противоположном берегу реки. Они со смехом рассказывали, как здорово тогда испугались, а он их вовсе не испугался и продолжал плюхать лапами по воде. Или вспоминали, как однажды наткнулись в лесу на мертвого человека, правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что бродяга жив, просто пьян вусмерть. С расстройства, что отстал от товарищей, горе-охотник израсходовал весь неприкосновенный запас огненной воды, рассчитанный, вообще-то, на восемь человек… А то – раз поймали тайменя, правда, небольшого, всего-то с метр… Я так и охнула: «Ничего себе, небольшой!». Но оказывается, таймень иногда достигает и двух метров, а весом может быть больше девяноста килограммов! Костя по поводу исключительности обитателя таежных рек даже поведал мне то ли местную легенду, то ли сказку, хотя бил себя в грудь, утверждая, что это чистейшая правда. Будто однажды кочевники поймали гигантского тайменя, вмерзшего в лед. Еды у них не было, они просто отрубали куски мерзлого мяса – так и выжили холодной зимой. А весной, когда растаял лед, рыба уплыла, как ни чем не бывало. Такими вот сверхъестественными способностями романтичный Костик наделил свою рыбу, свято веря в чудеса. Дальше, с подковырками и хохотом, вся компания вспоминала совершенно, на мой взгляд, издевательский обряд: «посвящение в туристы», через который им всем пришлось пройти. Суть испытания сводилась к тому, что надо было через силу проглотить отвратительное месиво, состоящее из первого, второго и третьего блюда одновременно, и еще вылизать дочиста миски. Оказывается, настоящий турист должен быть всеядным и не может тратить время на праздное мытье посуды…

В общем, каждому из них уже было, что вспомнить на старости лет.

Алена давно пыталась завладеть моим вниманием:

– Полин, Полин, щас мы тебе хохму одну расскажем! – И нетерпеливо теребила друзей: – А помните, пацаны? Когда в Саяны-то ходили, в долину Камней?

– А… Ты про этого кадра, – улыбнулся Костя.

– Про него, про него, родимого… С нами, Полина, тогда проводник был чудной. Небритый, потасканный, но образованный – страсть! В прошлом он, оказывается, был научным работником, а потом влюбился в горы и стал местным знатоком народного фольклора и эпоса. Вот и помешался на небылицах. У него на каждое поваленное дерево, каждый камень и каждый бугорок было по легенде. Приходилось ему поддакивать и делать вид, что нам безумно интересно.

– Он вас не утомил? – спросила я совсем не случайно.

…Дело в том, что этот Аленин научный работник сильно напомнил мне одного папиного знакомого. Этому чудику довелось однажды по турпутевке побывать в Индии: там он заразился местным укладом жизни и теперь грузил всех сказаниями о тамошних божествах. Разные Брахмы, Путры, Индры, Ганеши, Хануманы, Вишны – все эти диковинные имена индуистских богов так и сыпались из его уст со всеми вытекающими подробностями их взаимоотношений, а поскольку богов в Индии бессчетное множество, переслушать фанатика было нереально…

– Не то слово, он нас тогда просто заколебал своими россказнями! Наверное, час грузил нас нескончаемой песнью о трагической судьбе некой принцессы гор по имени то ли Синильга, то ли Бугульма, которую злой дух за плохое поведение – она никак не хотела ему отдаться – обратил в птицу. И теперь, якобы, гордая птица распростерла крылья и обречена вечно парить над горами. С одного края скала и правда немного напоминала чайку, присевшую на жердочку, вот только крылышки еще сложить не успела…

– Ну да, я видела, бывают такие скалы… с птичьими и даже с человечьими очертаниями!

– Во! А я что толкую? На чайку оно похоже было… А Костик ходил, ходил вокруг, да и говорит: «Это, смотря, с какого боку посмотреть. Вот отсюда ваша птица лично мне больше парусник напоминает, а если отсюда глянуть, так вообще на китайскую пагоду очень похоже».

– Ага! Идея с пагодой ему тогда сильно понравилась, – подтвердил Костя: «У вас, – говорит, – молодой человек, очень тонкий взгляд на мир. Я гляжу, вы действительно прониклись мифами и древними легендами народного эпоса». А чем я проникся-то? Просто, что вижу, то пою.

– Он сразу буквально вцепился за пресловутую пагоду зубами, – смеялась Аленка, – и давай на ходу придумывать свежие предания о златокрылом драконе, китайском императоре и волшебной пагоде…

– Да, гнал мужик тогда по-черному. Но мы больше его не слушали. Только перемигивались да хихикали за спиной, а он и не замечал ничего, – вспоминал Дима и удивлялся: – Мужику, видно, уже не до нас было, так его перло.

– Чудак-человек, мне даже жалко его стало, – грустно сказала Алена и, помолчав, спросила: – А здорово нам в то лето было, правда?

Ребята закивали в знак полного с ней согласия.

Общие воспоминания грели ребят и сплачивали еще теснее – это ощущалось по оживлению на лицах, а также по некому дружескому куражу, который прослеживался в ходе всего разговора. Я чувствовала себя белой вороной в их теплой компании, хотя, вероятно, тоже неплохо вписалась бы в ее состав, доведись мне разок-другой поучаствовать в таких славных делах. Меня давно влекла романтика походов, жизнь в палатках, запах костра, и я знала наверняка – это мое! Местами мне даже хотелось вставить в разговор слово. Но как не пыжилась, вставить было нечего. Потому что не было у меня пока ни дальних странствий, ни захватывающих приключений. Из походного опыта, который хоть каким-то боком касался экстремальных путешествий, всплывала лишь одна нелепая картинка: Сонька пакует свой рюкзак, добивая его совершенно неподходящими для экстрима предметами – будильниками, выходными плащами да банками с вареньем. Зато рюкзак точно настоящий! Видавший виды, потрепанный рюкзак – все, что досталось в наследство моей дорогой подруге от ее непутевого отца-геолога, который называл себя бродягой и свободным художником.