Кирилл Леонидов - Эксперимент

Дымов ничего не забыл. Он считал себя униженным странным поведением незнакомца и хотел еще раз «поговорить» с ним. Через три дня после встречи с этим так называемым психологом он, директор частного юридического агентства, объявил коллегам о краткосрочном отпуске и решил все же посетить Новодворьевскую, 15. Кирилл не осознавал ясно, что собирается делать, так ли уж нужно ему бить этого наверняка нездорового человека, но решение принял, и менять не собирался. Перед уходом позвонил врачу-психиатру, своему давнему другу и соседу по школьной парте Сергею Волошину:

– Серега, тебе твои клиенты никогда не предлагали устроить встречу с родными на том свете?

– Ну и?

– Чего «ну и»? Предлагали или нет?

– Нет, такого не было. А вот на планету Рыжей Обезьяны слетать предлагали по сходной цене.

– Ну и?

– Чего «ну и»?

– Полетел или нет?

– Отказался.

– Почему?

– Слишком дорого запросили.

– Конечно, ты даже ради большого дела гроша ломаного не дашь, я ж тебя знаю. Слушай, а как протекает шизофрения? Вот шизофреник может рассуждать логично?

– Еще как.

– А психологом он может работать?

– Даже Папой Римским. А особенно – психиатром. Он уже знаком с этой профессией. Или санитаром. Что ты привязался ко мне с идиотскими вопросами?

– Да понимаешь, встретил тут одного… на кладбище, у могилы жены. Предлагал мне пообщаться с ней. Говорит – жива. Адрес свой назвал и профессию. Психолог, между прочим. Почти коллега твой. Улица Новодворьевская, 15 тебе ни о чем не говорит? Может, это психиатрическая клиника? А то я б не удивился.

– По такому адресу клиники у нас в городе нет. Может, какой-нибудь «болезный» в частном секторе живет, наш пациент. Например, после ремиссии у него снова обострение. Хорошо, если не буйный.

– Не говори, дурацкая ситуация, вручил мне даже свою визитку. Написано «психолог Аркадий Липовецкий».

– А что он там делал, на кладбище?

– За мной наблюдал.

– У-у…, старик, это типичный шизофреник. Изобретательный, правда. Да они все артисты. Как-то меня на дежурстве два психа остановили и удостоверение, раскрашенное цветными карандашами, – прям в лицо. Вы, говорят, задержаны! В удостоверении у одного читаю «Глеб Жеглов», а у другого «Володя Шарапов». Так что сочувствую. Тебе в отпуск надо, отдохни. Хочешь, съездим куда-нибудь? Я тоже возьму. Пошло все к чертям! Кир, ты слышишь меня?

Дымов не дослушал, машинально положил трубку, пораженный собственной догадкой. Зачем ему все же хотелось выслушать психолога?! В подсознании жила непонятная, сумасшедшая… (как бы обозначить это чувство) наверно, все-таки надежда. На что? Неизвестно. Бред. Но она была, эта маленькая вера в чудо. И сейчас на самом деле он, скорее всего, не хотел убеждаться ни в злом умысле, ни в сумасшествии того странного человека. Тогда в чем же он, Дымов, хочет убедиться? В чем он вообще может убедиться?

Искать Новодворьевскую, 15 пришлось достаточно долго. Эта улица находилась в самом старом районе города и состояла из таких же старых купеческих домов, каждый из которых наверняка был построен еще в девятнадцатом веке и по праву мог бы иметь статус исторического, архитектурного памятника. Однако ни на одном из них не было соответствующей вывески. Администрация и жители города Рудного, видимо, пока решали другие проблемы.

Новодворьевская, 15 – это последний двухэтажный дом на короткой (всего восемь домов) улице и настоящая окраина города. За домом просто начиналось поле с небольшими перелесками до самого горизонта уже без единого строения. Но сам дом номер пятнадцать очень отличался от прочих на этой улице, прежде всего свежестью и красотой. Все, в том числе и кирпич, было аккуратно выкрашено. Светло-зеленые деревянные резные ставенки очень свежо смотрелись на фоне светло-коричневых стен. Каждый завиток узора на них был тщательно выполнен. Кровельное железо (скорее всего с оцинковкой) на крыше добротно блестело серебром: аж глазу было больно даже при таком слабом, едва пробивавшемся сквозь сплошное полотно туч солнечном свете. Дымов отметил массивность и высоту кирпичной ограды, за которой был полностью скрыт весь первый этаж особняка. В мощные железные ворота, как решил Кирилл, было вмонтировано устройство, похожее на домофон. Все это вместе создавало странное впечатление: дом напоминал жилище современных цыганских наркобаронов с кое-какими, невесть откуда взявшимися, эстетическими пристрастиями русского купечества.

Кирилл не относился к числу тех людей, которые, видя чужую устроенность и пряча чувство зависти, начинали раздражаться, жаловаться на судьбу, ругать «этих новых русских» или обязательно искать какой-нибудь изъян: ну и что, что добротно, зато смотри, это же безвкусица сплошная! Он спокойно сознавал: да, это красиво, да, наверняка хозяева – воры, а, может, и похуже. Такие деньги законно не заработать никогда, даже если умереть на работе. Но все же, любуясь этой воплощенной в реальность мечтой, он искренне радовался, что есть люди, которые, в принципе, смогли «что-то реализовать». Да, он, как адвокат, хорошо знал их характер. Далеко не всегда худшие из худших, не лишенные многих талантов и способностей, они упорны и последовательны в достижении цели, бесстрашны в действии и сознательно готовы все поставить на карту ради больших возможностей, не жалея ни чужой, ни своей жизни. Они в равной степени достойны и больших денег, и долгой тюрьмы, и быстрой смерти. Дымов вспомнил еще об одной категории «борцов» за достаток на халяву, которые могли бы быть владельцами такого вот дома. Например, некто уговаривает богатого родственника дать ему заем, потом, как ребенок, наслаждается жизнью, забыв о долге или не желая вспоминать. Но вот настала пора возвращать деньги, а поскольку взять их неоткуда и надо отдавать уже приобретенное на них, становится мучительно, до слез жаль себя. Он прячет имущество, переводя его на свою супругу, дочь, зятя, у двери квартиры устанавливает телекамеру, не подходит к телефону, пишет многочисленные жалобы о преследовании и угрозах в свой адрес, распаляя собственную богатую фантазию. Он надеется, что его когда-нибудь оставят в покое и «его» имущество тоже. Кирилл однажды видел, как отчаявшийся кредитор вот такого должника, получив очередное пустое обещание о возврате долга, молча снял с того очки в золотой оправе и раздавил каблуком. Больше у кредитора аргументов не осталось, ведь российский закон должника любит: долговой тюрьмы в современной России нет и, наверно, не будет никогда. Потому что, как сказал один известный юморист, «если мы и испытываем оргазм, то исключительно только во время воровства». Можно ли порадоваться за вот такого «богатого»? А почему бы и нет? И порадоваться, и осудить, и …пожалеть.