Владимир Владыкин - Между двух братьев

В обращении со мной мальчики вели себя уважительней девочек. Я не берусь точно сказать, чем именно завоевала у них авторитет. У девочек же это вызывало бурную ревность, чему не придавала особого значения, ведь я была склонна к тщеславию, и эта черта стала стремительно развиваться, когда начала понимать, что была собой весьма недурна, даже больше – могла с успехом потягаться с самой лучшей из девчонок. Но в классе такой не оказалось, и я попала в число первых, чем вызывала злорадство у самолюбивых и завистливых одноклассниц…

Я росла довольно стройной и симпатичной. У меня были длинные, слегка волнистые каштановые волосы; золотисто-карие большие продолговатые глаза с некоторой косиной; прямой покатый к кончику заострённый нос; выпуклые и припухлые, точно нарисованные губы. Я была грациозно сложена с полными, налитыми ножками; у меня рано стали формироваться груди, чем я втайне собой даже восхищалась. Пусть простят меня те, кто думает, что я занимаюсь самолюбованием, но в описании последующих событий мне без этого никак не обойтись.

В шестом классе я ещё заплетала толстую косу, но уже в восьмом распускала тёмно-русые волосы пышным хвостом, утягивая их на затылке резинкой. Своё раннее развитие я ещё до конца не сознавала и, наверно, потому не придавала этому большого значения. Но зато моё раннее созревание для юношей не прошло незамеченным.

Это началось с девятого класса, я даже ещё не знала по имени всех парней из параллельных классов. У девочек я стала невольно предметом для сплетен, так как слышала, будто меня зажимали мальчики по всем углам. Но это было не так, я не пыталась никого переубеждать. Хотя несправедливые наговоры мне так досаждали, что порой не обходилось без слёз.

Когда я узнала причину их злословия, что ни одна девочка из моего класса не могла со мной соперничать внешними данными, это меня тешило и возвышало в собственных глазах. Ведь они же видели, что меня никто не зажимал, а наоборот в общении со мной вели себя прилично. И уж точно тискали только тех, которые мне завидовал и меня оговаривали.

Из всех ребят я выделяла Артёма Пестова. Среди своих сверстников, как в шестом, так и девятом классе, он выделялся не по возрасту рослой фигурой. У Артёма были синие глаза, которыми порой рассматривал меня так бесцеремонно, что не могло не коробить, и я чувствовала себя незащищённой, будто взглядом раздевал меня.

Я тоже пробовала с ним переглядываться, но из своей природной стеснительности мне не удавалось пересмотреть его, как это удавалось другим девочкам и они заигрывали с ним мне назло. Я же ему и слова не говорила, а только молча обижалась за то, что он вёл себя нагло, чем вызывал во мне не симпатию, а ненависть…

В юности, наверное, у каждого дружба завязывается с какого-нибудь приятного для обоих пустячка. Помню, у Артёма на столе я увидела книгу М. Рида «Всадник без головы». Артём перехватил мой взгляд и тотчас же взял со стола предмет моего созерцания и жестом великодушного человека вручил мне свою книгу. Признаться, я этого от него не ожидала, и его отзывчивость мне глубоко запала в душу. С того момента я почувствовала, что между нами могут завязаться близкие отношения. И у меня возникло такое желание, чтобы он больше ни к кому впредь так не относился, а как только ко мне.

Когда я вернула ему прочитанную книгу, Артём предложил Ф. Купера «Последний из Могикан», и признался, что у него целая библиотека приключенческих книг, которую собирал отец и старший брат.

В тот день он пригласил меня к себе домой. Я с интересом рассматривала подписные издания, которые видела впервые. Так что наша дружба завязалась с обоюдного пристрастия к литературе. Но мы были в том ещё зыбком возрасте, когда можно было легко её оборвать какими-то новыми увлечениями.

Однако этого не произошло, мы по-настоящему привязались друг к другу. И наши отношения, казалось, день ото дня крепли и мы понимали, что недалеко было то время, когда мы вместе вступим в самостоятельную жизнь. Я бы никогда не подумала, что наша дружба спустя время поможет мне определить мою дальнейшую судьбу.

Но были случаи, когда я видела, как к другим девчонкам он относился внимательней, чем ко мне, и я его ревновала, но ему этого не показывала. И в такие моменты я к нему охладевала. А он, видя это, начинал при посторонних вести себя со мною развязно. Я старалась поставить его на место, требовала от него ответа: чем заслужила такое его неуважительное ко мне отношение? Артём отвечал, что я сама даю повод своим равнодушием. А ему надоедало быть послушным паинькой.

К тому же одноклассники начинали над нами подшучивать, дескать, привязался к юбке. Я была готова разорвать наши отношения. Видя, что я не шучу, он боялся меня потерять в угоду своим друзьям. И тут Артём из озорника опять превращался в вежливого юношу, он извинялся, и я прощала ему свои обиды. Но таким он был недолго, так как снова подпадал под влияние друзей, и как бы я ни понимала причины его дерзких выходок, эта черта его мне не нравилась. И я задумывалась, а что будет дальше? Я не боялась, что нас могли обзывать женихом и невестой, хотя в этом ничего предосудительного не было. Ведь в таком возрасте многие начинали дружить – кто тайком, а кто и открыто.

В отличие от других наших сверстников, после школы нам было намного проще встречаться, так как по счастливому совпадению мы жили в соседних домах. Окна наших квартир выходили навстречу, так что, каждый выйдя на свой балкон, хорошо видели друг друга и обменивался условными сигналами. Я с пятого, а он с четвёртого, дескать, пора спускаться из своих «скворечников»…

В школу и из школы, мы, естественно, ходили одной дорогой; жильцы часто нас видели вместе, и даже замечали, если Артём нёс мой портфель.

Мои родители, конечно, скоро узнали о нашей дружбе, усмотрев в ней причину падения моей успеваемости, из-за которой с матерью ссорилась. Я с ней не соглашалась, так как мне казалось, будто она искала серьёзный повод запретить мне встречаться с Артёмом. Это было извечное опасение родителей за свою дочь в переходном возрасте. И оно держало меня под их пристальным вниманием.

Мне не разрешалось гулять на улице допоздна, а в случае задержки до отведённого мне времени от матери получала унизительную выволочку, после которой я начинала её ненавидеть. Ей очень хотелось подчеркнуть, что у меня появилось много женихов. Я же поправляла – не женихи, а только один школьный товарищ и в этом нет ничего плохого.

Но всё равно гулять на улицу бывало не выпускала несколько вечеров, пока за меня не вступался отец, который по мере моего взросления относился ко мне терпимей матери. Он начинал признавать за мной право поступать по-взрослому, я сознавала, что преображалась в привлекательную девушку. И поэтому со мной обращался, как с взрослой, уважая моё девичье целомудрие, чем могли похвастать не все девушки. Он почему-то был уверен, что дочь не посрамит его отцовских чувств и честь семьи. Если случалось, я возвращалась домой с улицы поздно, он характерным жестом руки показывал мне на часы, мол, что же ты себя подводишь, мать снова поднимет крик. И за рассудительность я уважала отца больше, чем мать…