Алексей Дьяченко - Человек. Сборник рассказов-1

И ещё хочу дать совет – не читайте книг. Вот говорят, чтение развивает. Не верьте. Соседка читала с шести лет, испортила зрение. Прочла тысячи книг, а всё равно осталась тёмной, неразговорчивой, глупой. Вот тебе и развитие. А я книг не читал, до всего дошёл своим умом и обо всём на свете умею рассуждать.

Вот для чего, к примеру, нужны сексологи? Всякие, понимаешь, сексопатологи? Знаете? Нет, не знаете. Они нужны для того, что бы учить людей жить с нелюбимыми и как-то, хоть как-то, вести с ними интимную, говоря по – научному, половую жизнь.

И все их таблетки, микстуры, то бишь, средства для потенции, всё для тех же неблаговидных целей. Что бы как-то с нелюбимыми устраиваться. Вот вы знаете, к примеру, что в году одно лето, одна весна, одна осень и две зимы? Одна зима в начале, а другая в конце года. Какого? А ведь это ж открытие! До этого же додуматься надо. Никто не придёт и не скажет. В каких книгах об этом прочтёте? Да, ни в каких. Только своим умом дойти до этого можно.

А про соседей, моих, в каких книгах узнаете? О теперешних соседях веду речь. Тех, с кем делю коммуналку. Детей у них нет, живут что называется, для себя. Но, как живут? Вот это – да! Жить ведь тоже можно по – разному.

Он, как услышит слово «золото», сразу начинает крутить головой по сторонам и кричать: «Где? Где?». Он на золоте помешан. Если золото увидит, то всеми правдами – неправдами старается им завладеть. Или купить, или выменять, или украсть. Толстый, маленький, на глазах очки-линзы, плюс четырнадцать, дальше носа даже в этих очках не видит, но машину имеет, катается на ней со скоростью двадцать км/час.

Жена у него такая же толстая, глупая и жадная, только без очков и на машине не ездит, боится. Эта врёт всем всегда, по нужде и без нужды. По радио скажут: «Московское время восемнадцать часов», переспросишь: «Сколько?». Скажет «восемь» и тут же сама с собой вслух рассуждает: «Магазин до семи, сейчас шесть, если поторопиться, то успею».

Жрёт, всё подряд, как поросёнок. При мне смешала грибной суп с прокисшим молочным и, не разогревая эту смесь, съела. Лопала холодный свиной жир без хлеба и запивала водой из-под крана. Не подумайте, что от бедности. У них не комната, а склад. Ковры, скрученные, в углах стоят. Вдоль стен ящики и коробки с нераспакованной новой мебелью и посудой. Всё про запас.

Сами спят на подстилках, как бобики.

Поживёшь с такими, затужишь. А вы говорите – книги. Где, в каких книгах, про таких написано? Там всё о высоком, далёком, возвышенном.

А жизнь – она не небеса. И мы в нашей жизни – не птицы. Мы – люди, человеки. Нам что-нибудь земное подавай.

Пошёл я в заводскую поликлинику, к терапевту. Попросил врача прописать матушке уколы. Церебролизин, если не ошибаюсь. Терапевт, приятная женщина, объяснила, что такие лекарства – прерогатива невропатолога. В заводской невропатолог болел, она меня направила в районную.

Встал я утром следующего дня, пошёл в районную поликлинику. К восьми часам, к открытию. Оказалось, зря так рано встал, невропатолог принимал с двух. Вернулся домой, поспал, а к двум часам поплёлся туда снова.

Вошёл, разделся в гардеробе, узнал в регистратуре, что к чему и иду к лестнице, чтобы подниматься. А у лифта, прямо на первом этаже, стоит старушка. Я ей улыбнулся.

– Мужчина, подождите. – Остановила она меня. – Со мной не подниметесь на третий?

– А вы одна боитесь?

– Я лёгкая, он меня не везёт.

– Неужели вы весите меньше двадцати пяти килограмм? – Спросил я, входя вместе с ней в лифт.

Старушка ничего не ответила. Так, в молчании, до третьего этажа и доехали. Вскоре выяснилось, что и она к невропатологу. Пока сидели, дожидались очереди, она рассказала случай из своей жизни.

– Хоть плачь, хоть смейся, – говорила старушка, – такая история со мной произошла. Поехала я к подруге в Ногинск. Было мне тогда сорок лет и не очень с мужчинами везло. А тут, иду мимо поля, стемнело уже, выходят из-за кустов двое и прямо мне нож показывают. Жить хочешь, говорят, иди с нами. Думаю, зарежут ещё, испугалась.

Повели в кусты. Один дежурить остался, смотреть, чтоб не шёл никто, а другой, что с ножом был, говорит: «Если жить хочешь, снимай штаны». Я не знаю, шутит или нет, а вдруг нет. Слушаюсь. Жить то хочется. Он тоже разобрался, навалился на меня и засопел.

Может минута, может, другая прошла, я о страхе забыла. И так, знаете, стало мне хорошо, что обняла я мерзавца обеими руками и стала его целовать. Прижимаю к себе, осыпаю лицо поцелуями, а он испугался. Стал визжать, как резаный поросёнок, кричать благим матом.

Плачет, умоляет: «Тётенька, отпусти. Честное слово больше не буду!». Тот, что в сторонке стоял, дежурил, как услышал крики, так пустился наутёк. Прямо по полю, по колдобинам. Боюсь, бедняжка в темноте ноги себе переломал. И тот, что с ножом, ухажёр мой сладкий, тоже поднялся и бежать, как ошпаренный.

А я полежала, помечтала, думаю вот ведь ребята какие пугливые. Встала, отряхнулась и пошла своей дорогой. Как говорится, хочешь плачь, а хочешь смейся.

Старушку слушал я внимательно, её сказка мне понравилась. Но про себя решил, что в лифте с ней больше не поеду.

В деревенский дом старика Алфимова прибежал сосед, Владлен Локотков. Постучался и тот час вошёл, хозяин не успел даже сказать «входите». Этот Локотков всю сознательную жизнь, если точнее, шестьдесят восемь лет, прожил в городе и, вдруг, разом бросив всё, перебрался на постоянное место жительства в деревню.

Поселился в доме, купленном у Выходцевых, жил отшельником, ни с кем не знался. Зимой и летом ходил в кедах. Всё хозяйство – радиоприемник.

– Ой, сосед, горе какое, – заголосил Владлен с порога, – у Джорджа Клуни, американского актёра, умер поросенок! Как услышал, у меня чуть сердце не остановилось. Чуть было удар не хватил.

– И в самом деле, беда. Как же он его прозевал? Почему вовремя не заколол? Он у него что, хворал? Больной был?

– Что ты такое говоришь? Поросенок от старости умер, в восемнадцать лет. Это для людей, всё одно, что девяносто девять. Они с поросёнком жили вместе, душа в душу, а тут он, возьми, да и умри. Я в последний раз так убивался, когда погибла принцесса Диана.

– Это понятно. Не понятно одно. В слона, что ли, твой Луня, поросенка откормить хотел? Или на племя берёг? Зачем восемнадцать лет нужно было на борова добро переводить?

– С кем говорю! Поросёнок – другом ему был, а не куском мяса. Джордж спал с ним в одной постели, делился переживаниями. Кому я это говорю!

Владлен закрыл лицо руками и горько заплакал.

– Что ж это, у него ни детей, ни семьи не было? – Стараясь, как то, утешить соседа спросил хозяин дома, и тут же, словно опомнившись, прибавил в сердцах, – хотя какие дети, если не с бабой, а с поросенком спал.