Алексей Дьяченко - Человек. Сборник рассказов-1

Хорошее было время, приятно вспоминать.

– Говоришь, делать добрые дела. А с чего начать?

– С мысли. Сначала подумай о том, что хочешь помочь. Не для выгоды. Не для славы. Не себе – вот главные слова. И Бог даст силы сделать доброе дело.

– Помыслить? Не глупо. Но как ты к этому пришёл? Когда?

– В юности. Сон видел. Чёрная пустыня бескрайняя, холод, ветер и на всём этом пространстве, как тени, толпы мечущихся людей. Напуганные, в лохмотьях. Один из них подбегает ко мне и говорит: «Надо бежать. Тьма сгущается. Это не туча. Это летит огромная чёрная птица, которая склёвывает всё, что движется». Я рассмеялся. «Наоборот, – говорю, – надо стоять на своём месте». «Как не бежать? Страшно.» – твердит он своё. «Так склюёт же? – Недоумеваю я. – Ты же это знаешь!». «Все это знают. Но невыносимо. Понимая, что глупо, все пытаются скрыться бегством. Для того, чтобы выстоять, нужно иметь стержень. А у оказавшихся здесь стержня нет. Поэтому бегаем и нас склёвывают». «Бедные, – подумал я, – надо, за них заступиться. Помочь». И только так подумал, стал расти и, прямо на глазах, превращаться в великана. И зловещая птица из монстра превратилась в безобидного воробушка, испугавшегося взмаха моей руки. Стоило только подумать о том, что сделаю доброе дело, как оно уже сделалось. Так и в жизни всё происходит. С Божьей помощью всё просто.

В ранней юности была у меня любовь, звали Агния. Я, конечно, все больше тогда в киноактрис влюблялся, но они небожители, были далеко, а эта рядом. Работала мастером в парикмахерской. Я ходил подстригаться только к ней и втайне мечтал о взаимности. Работала она, то вечером, то утром, то с двух, то с девяти.

Меня уже знали. Пришел как-то утром, говорят: «Твоя после двух». Пришел вечером, говорят: «Раздевайся, садись, сейчас подойдет». А сами между собой щебечут о ней, о моей возлюбленной.

«Сходи, позови Агнию, – говорит одна другой, – стоит на ветру, в такую холодину и все болтает. Да, было б с кем, с Илюшкой».

Так в тот день она ко мне и не подошла, стричь стала другая. Я сказал, чтобы сняли немного. А через неделю опять в парикмахерскую прибежал, к своей.

Застрекотали ножницы над моей макушкой, сердце колотится, сижу, ни жив, ни мертв. Никого нет, только мы вдвоем. Я и она. Ну, думаю, сейчас объяснюсь, приглашу на свидание.

И вдруг приходит парень. Не раздеваясь, садится в свободное кресло и просит у нее денег. Да так, будто право на это имеет. Машина у него сломалась, а ему на ней надо в институт. Моим присутствием не смущаются, ни он, ни она.

А далее и вовсе, взял, да и вынес, искреннему чувству моему, смертельный приговор. Спросил:

– Может, у Кольки взять? До вечера. Вечером отдам.

– Сам ему и звони, – ответила Агния.

– Да, как же ты не понимаешь, – закричал на нее парень, – я с мужем твоим не могу говорить.

«Вот, – думаю, – и вся любовь».

Она подстригла, я расплатился и скорее на воздух.

Казалось, свет белый для меня померк. Последний день живу. Ан, ничего, прошло, зарубцевалось. Она и не узнала о моей любви. А я повзрослел.

– Охо-хо, – произнес Огольцов.

– Что такое? – поинтересовался Щукин.

– Со мной происходит что-то ужасное. Одновременно возникло несколько проблем. От которых не уйти, не спрятаться.

– Все не вовремя, ни к месту? Руки опускаются? Это влияние Плутона.

– А может, кризис среднего возраста? Мне вчера стукнуло сорок лет.

– Тогда это влияние Урана! Точно, точно. Планета долго копит обиду на человека, не понимающего ее проявлений и, естественно, жестоко наказывает его. Причем, делает это всегда внезапно, используя свои, уранистические, механизмы.

– Ох уж эти, иронистические, механизмы. Но ничего, ирония иронией, но смеется хорошо только тот, кто свои сорок лет переживет. Правильно?

– Правильно. В сорок лет человек должен или более активно использовать накопленный опыт, либо совершенно отказаться от всего привычного и кардинально изменить свою жизнь.

– Человек ни в сорок, ни в шестьдесят, ни в восемьдесят – никому, кроме Господа Бога, ничего не должен.

– Я, собственно, об этом и говорю. Все беды в нас, и не стоит убегать в никому неведомые миры, сотворенные чьим-то больным воображением. Все в порядке. Солнце – греет, Луна – светит, а что еще человеку надо? Прорвемся.

Пятидесятилетний внук беседовал со своим девяностолетним дедушкой, вернувшимся из длительной эмиграции на Родину. Не зная, с чего начать, он решил поговорить на отвлеченные темы.

– А вот скажи, дедушка, – спросил внук, – что, на твой взгляд, служит лучшим украшением для молодежи?

– Думаю, набожность, – нисколько не смущаясь вопросом, ответил дедушка, – она удерживает молодые сердца в невинности, предохраняет от нехороших мыслей, прогоняет грех, душе сообщает спокойствие, здоровью – крепость и, вместе с тем, приобретает честь у людей.

– Я, собственно, не об этом хотел говорить. Ну, допустим. Пусть – набожность. А что кроме, что после набожности?

– После набожности лучшим украшением для молодежи служит любознательность. Она состоит в том, чтобы как можно больше получить полезных знаний. Знание – это добро, которое не горит, не тонет, которое ни вор не украдет, ни червь не подточит.

– Очень интересно рассуждаешь, дедушка. Можно заслушаться. А на третьем месте что?

– И на третье место, что-нибудь найдем. Третьим украшением, для молодежи, будет – благопристойность.

– Расшифруйте, дедушка, для меня, убогого, искалеченного материализмом.

– Я говорю о том, что прежде чем сказать что-либо или сделать какое-нибудь дело, молодой человек должен подумать, обдумать хорошо ли то слово или дело. Чтобы потом не пришлось стыдиться за него.

– А если проще? Попроще.

– Молодой человек должен взять за правило не употреблять никогда нечистых и скверных слов.

– Ну, это в наши дни невозможно. Как говорится, «поезд ушел». Упустили «синюю птицу». Ты, дедушка, что попроще скажи, для теперешнего времени. Не с луны же свалился. Хоть и в эмиграции жил, но на земле. Помилосердствуй.

– Пожалуйста. Трудолюбие! Для себя ли, для другого, за деньги ли, или даром, по обязанности или добровольно – нужно работать усердно.

– То есть на чужого дядю, как на себя? Это мы проходили.

– На кого бы ни работал – все равно. Работа твоя должна быть честной и тогда она принесет тебе честь. А ленивцам – позор и осуждение.

– Это не нашему народу наставление. Русский работник – плохой работник.

– Плохо думаешь о своем народе, о себе, о сыне своем. С этого начни, то есть с себя. Отец учил тебя с раннего детства отдавать честь всякому, никогда не осуждать никого, кроме себя. Да видно, не в коня корм. Жаль, мой сын, твой отец, рано умер. И себя виню, что все эти годы с вами в разлуке был. Развратили вас, обезбожили. Стану молиться за вас, чем смогу, помогу.