Владимир Козлов - Хвост фюрера

Глеб напряжённо посмотрел в лицо друга:

– А цацки, откуда взял? – спросил он.

– Мне всех больше пушку было жалко, – ушёл от вопроса Пётр, – она не моя была, а Принца из Питера, – расстроено заявил он.– Я могу с ней подвести Принца. Вдруг она у него замазана. Тогда считай, я кореша своего просто технически сдал, сам не ведая, что со мной такая непруха может произойти. С меня воровской сходняк за это может спросить за всю масть. Подвижки уже пошли по этому вопросу, могут свои же приговорить. Принц всё-таки тоже не рядовой вор. Его Корень короновал, а этот подобных вещей не терпит, без разговора выпишет мне на сходняке нож в бок. И его все поддержат. Тем более я с Корнем никогда в тесных контактах не был.

– Конечно, ты в этом случае неправ, – глубокомысленно покачал головой Глеб, – если взял чужую вещь, то должен её хранить, как зеницу ока. Но ты не забывай, на сходняке у меня тоже веское слово имеется и не последнее! И за мной стоит Гриша Часовщик. А этот слова не позволит никому лишнего сказать, даже Корню. Так, что особо не переживай об этом?

Пётр тяжело вздохнул, затем заскрежетал зубами.

– Благодарю, конечно, тебя за добрые слова. Только ты Таган меня не учи? Я к тебе не за нравоучениями приехал, а как к верному и надёжному товарищу за помощью. И так настроение тухлое, – хоть в петлю лезь. Короче, прожил я больше месяца в Риге, облазил почти все злачные места, но не нашёл никого. А с цацками отдельная история случилась.

– А с чего ты взял, что эти пассажиры в Риге должны были быть? – отпив пива, спросил Глеб.

– Когда на Аксае пили пиво, они говорили, что собираются туда. Эта Лайма родом оттуда и в данный момент находится в отпуске. Она мне пропуск показывала, на Рижский завод, но вот какой убей, не помню.

А этот Арсен говорил, что живёт в Новочеркасске и Лайма без пяти минут его жена. Его дом я после нашёл, – Заназян Арсен действительно жил со мной в одном городе. Отец его в снабжении работал на мясокомбинате, – он мне и сказал, что сын его выписался из города и уехал в Прибалтику, а куда именно не знает. Когда я из Риги нарезал ноги, вернулся в Новочеркасск. Тогда я твёрдо решил проверить хату этого армянина. Думаю, может какие бумаги или письма найду от этой Лаймы. Среди белого дня отмычкой вскрыл хату. Облазил всё, ничего такого, что помогло отыскать крыс, не было. Забрал фотоаппарат Зоркий в буфете и все проявленные плёнки. Думаю надо будет их проверить не исключено, что там могут быть их рожи? Ты знаешь, и подфартило мне сильно, – ребята мне напечатали полчемодана фотографий этой парочки. А мимоходом я в этом буфете взял пачку денег и шкатулку с цацками. И уехал в Черновцы. Но этот армян никуда от меня не денется. Я его падлу достану, даже в том случае, если он на вершину Арагаца заберётся.

– Фотографии есть, – считай, что они в капкане у нас, – посулил Глеб, – только дай время!

Пётр даже позеленел от злости. По его хищному взгляду Глеб понял, что тот использует все средства, чтобы не упасть в грязь лицом перед ворами.

– Этот киномеханик, на чьей квартире я жил мог бы мне помочь в их поисках, – сказал Пётр, – но мне носа нельзя туда совать. Сразу заметут за генерала и его картины. Финн точно знает, что я не убивал генерала. Страховал он меня, в то время, когда я в оперном театре карманы у вельмож чистил. Но не будет же он такое алиби мне создавать. Я там шесть лопатников взял кучерявых.

– Как он тебя там страховал? – удивился Глеб, – ты же всегда один на дело ходил.

– Ну не совсем страховал, а подвёз к театру, и после спектакля встретил на кинобудке.

– А не мог он за это время, пока ты «работал» в оперном театре, сам замочить стариков?

– Выкинь это из головы, – возмутился Пётр, – Финн, хоть и не вор, но законы наши чтит и не нарушает. Ему на зоне доверяли, и я ему протекцию давал на его коронование, но он отказался из-за брата: «Говорил, что тот может лишиться из-за этого своей драгоценной работы». Мы его поступок оценили по уму. Зачем было хорошего парня, который в первую очередь беспокоится о своих родных втягивать в нашу блатную и ограниченную многими благами жизнь. Ты же сам эту идеологию мне толкал. Так, что Глеб полагайся во всём на него. Этот человек проверенный в наших делах! Он для меня так – же близок, как и ты! И если ты армяшку зацепишь и заберёшь пушку с деньгами, отсчитай ему одну треть из тех денег. Я его обязан отблагодарить.

– Хорошо я понял, насчёт Финна всё, – буркнул себе под нос Глеб, – тогда ты мне скажи, что это за картины были?

– Таган я не силён в живописи, но наводку мне верную дали воры. Они кое-что разнюхали, короче надо искать одну картину с дворцами Дрездена. Цвингер вроде называется?

Он на минуту замешкался.

– Сейчас, сейчас, – проговорил он и, похлопав себя по карманам, достал записную книжку. Открыв в нужном месте страницу, он прочитал:

– Именно как картины называются, мне не удалось узнать, но художников я записал: – итальянец Бернард Беллотто и немец – пейзажист Карус Карл Густав. Картины старинные восемнадцатого и девятнадцатого века. А вот какие ювелирные изделия были у генерала, мне не известны. Эту информацию мне не удалось узнать. Правда ещё одна примечательная вещь есть, – это из кости вырезанная голова Пифагора, она же и чернильница. Но она ценности большой не представляет, – её просто выкинут и всё. Зачем им палится на мелочи. Понимаешь, Глеб у меня нервы уже сдают! Я на грани срыва! Тюрьмы я не боюсь, но под свинец голову ментам свою подставлять не хочу. А если уж погибать, то знать за что! Придушу несколько ментов, не так обидно помирать будет! Я ведь кроме тех сук в лагере никого не убивал по жизни, но там была война за идеи. И мы с тобой на волоске висели тогда. Меня долго крутили следователи, но доказательств у них не было и свидетелей тоже. Потом меня кинули в Кировскую область. Там тогда затишье было, – ни одной суки на зоне не было. Оттуда я и освобождался!

Глеб взял очередную кружку пива в руки и сдув уже осевшую пену, сказал:

– Я недавно узнал, что свидетель нашей резни в бараке был, и его тоже крутили легавые, но он не продал нас. Помнишь моего земляка латыша Дильса, который горячую картошку ел с кожурой около костра?

– Проволокой подпоясанный бушлат? – спросил Пётр.

– Да именно он, – утвердительно сказал Глеб, – вон голубой дом под шифером стоит с разобранным крыльцом, – показал пальцем Глеб, – там он живёт. Пока мы с суками бились, он сидел на печке, укутавшись в бушлат, и дрожал. У него перед ужином сапоги подменили, и в столовую он не пошёл. А тогда, как ты помнишь, ливень перед бунтом сильный прошёл, – босым в столовую не пойдёшь?

– Этот день я никогда не забуду, – допил своё пиво Пётр, – но ты мне добавил ещё одну головную боль насчёт латыша. Он ведь впрудить нас может в любое время и за всю масть. Сердечко ослабнет и сдаст нас архангелам. Может прибрать его к грунту? Спокойней жить будем.