Григорий Канович - Избранные сочинения в пяти томах. Том 1

На станции было пусто: сегодня никто никуда не едет, что ли?

На рельсах сидели взъерошенные голодные воробьи. По шпалам расхаживал, как служка Хаим в молельне, черный грач и высматривал жука или мошку.

Мы с бабушкой встали поближе к рельсам, чтобы успеть сесть в вагон. Поезд-то на нашей станции стоял меньше минуты. Лязгнет буферами, зальется гудком, и догоняй его!

– Гляди-ка, – сказала бабушка. – Тебя провожать пришли.

Я повернул голову и увидел на перроне Пранаса. Он бежал к рельсам, крепко сжимая в руке садок, где все еще, должно быть, металась щука.

– Ты только не вздумай с ним куда-нибудь отлучиться. Я тебя искать не буду, – предупредила старуха.

– Он тоже едет, – сказал я ей.

– Куда? – спросила бабушка.

– В город.

– Зачем?

– Не знаю.

Где-то за высокой трубой мебельной фабрики послышался грохот, а чуть позже – протяжный гудок паровоза. Вскоре и сам он вынырнул из леса, похожий на громадного рака, перебирающего невиданными клешнями.

На перрон вышел железнодорожник в форменной фуражке. Он остановил, как дрессировщик, флажком поезд, и мы с бабушкой побежали к своему вагону. Задирая подол юбки, не выпуская из рук сундучок, осыпая колеса поезда проклятьями, первой поднялась бабушка, а за ней залез и я.

Я примостился у окна, бабушка села напротив, прикрыв свои старческие колени сундучком. Она ни за что не соглашалась поставить его на пол: вдруг кто-то услышит тиканье на дне и стащит часы вместе с гусем. Чуть поодаль смачно храпел какой-то дядя в вонючей овчине.

За окном мелькали перелески, крыши, облака, перистые и легкие, – вот бы бабушке набивать ими перины, неплохо бы она заработала!

От мерного стука колес, от мелькания деревьев в окне, от теплых и вязких мыслей о скорой встрече с отцом клонило ко сну. Я, наверно, заснул бы, если бы в конце вагона не появился приземистый человек с клещами в руке.

– Господа! – объявил он. – Проверка билетов!

Бабушка завозилась, поставила рядом с собой сундучок и при всех полезла куда-под под платье, в чулок. Все ценности старуха держала в чулке, будь то деньги, ключи, налоговые квитанции и даже рецепты.

– Господа, проверка билетов, – вновь возвестил контролер и подошел к первой скамье, на которой сидели какой-то солдатик и девица.

От окрика контролера проснулся и наш сосед в вонючей овчине. Он широко зевнул, потопил в кармане руку и вынул оттуда какую-то бумажку.

– Благодарю… Благодарю… – Приземистый мужчина перекусывал клещами билеты и, слегка покачиваясь, двигался в глубь вагона.

– Ваши билеты! – обратился он к бабушке, и старуха с вымученной улыбкой протянула их. Уж чего она совершенно не умела в жизни делать, так это улыбаться.

– А ты с кем? – услышал я и вдруг увидел, как контролер в глубине вагона тронул за рукав Пранаса, – мы с бабушкой даже не заметили, как он проник в вагон. – Это ваш мальчик? – спросил приземистый у какого-то сонного крестьянина.

– У меня своих детей дюжина. Чужих мне не надо, господин контролер, – сказал крестьянин.

– У тебя есть билет, мальчик?

– Нет у меня билета. У меня есть рыба.

В вагоне захохотали. Громче всех смеялись солдатик и его девица.

Пранас открыл садок, и в душном вагоне вдруг повеяло речной прохладой, рыбьей чешуей и водорослями.

– Тебе придется пройти со мной, – сказал контролер. – На первой станции я тебя высажу вместе с твоей рыбой.

– Господин контролер! – взмолился Пранас, но тот и слышать не хотел.

– Пошли! Пошли!

Пранас встал и, опустив голову, поплелся за клещами.

– Не выгоняйте его! – закричал я. – Не высаживайте! Ему очень надо в город. У него отец в тюрьме.

Бабушка побледнела и снова улыбнулась приземистому своей вымученной улыбкой. На Пранаса уставился весь вагон: наш сосед в вонючей овчине, солдатик со своей девицей и две монахини в белых воротничках и с маленькими крестиками на шее.

Поезд замедлил ход. Видно, приближалась остановка. Контролер повел Пранаса через весь вагон к выходу. Я сорвался с места и бросился за ним. Бабушка даже не успела ужаснуться.

В тамбуре приземистый спросил:

– А твой отец кто?

– Столяр.

– Столяру в тюрьме нечего делать. Столяр должен столярничать, – сказал контролер.

…Поезд остановился на маленьком полустанке.

– Я тебя, пожалуй, высажу в другом месте, – сказал контролер Пранасу. – Тут тебе будет скучно.

Мы стояли в тамбуре и молчали. Ветер трепал наши волосы, а мимо летели усадьбы, речушки со своими лещами и щуками, проносились леса, усыпанные грибами и ягодами, куда-то бежал проселок, а сердце снова полнилось радостью, потому что Господь Бог и создал его для этого. Для чего же еще?

Когда мы вышли из вагона, в нос сразу ударил запах города: пахло дымом, каменным углем и чужбиной.

На вокзальной площади томились извозчики. Они ждали ездоков, но толпа проплывала мимо, толкаясь и поругиваясь, волоча свои мешки, баулы, чемоданы, застывая на миг, чтобы передохнуть, и снова торопясь куда глаза глядят. От толчеи, от сверкания крестов, от позолоты вывесок, от извозчичьих пролеток, от разнаряженных пешеходов в котелках и шляпках кружилась голова.

– Спроси, как нам пройти на Мельничную улицу? – сказала бабушка, когда мы остановились напротив булочной.

– Я зайду в булочную.

– Только быстро!..

В булочной пахло раем.

– Тебе что, мальчик?

– Улица мне нужна, – облизал я пересохшие губы.

– Улицей мы не торгуем, – рассмеялся булочник. – Какая тебе нужна?

– Мельничная.

– Мельничная? Да сразу за водокачкой, – ответил булочник. – А ты кто, приезжий? – Он скучал и хотел с кем-нибудь отвести душу.

– Да.

– Откуда?

Я сказал, и добродушный булочник всплеснул руками.

– Ты там такого Переца знаешь?

– Нет.

– Видно, помер старик, – весело продолжал булочник. – Я когда-то у него работал, у окаянного. Ох и паразит был!

Булочник еще что-то спросил про Переца, про этого паразита окаянного, но я его не знал. Я глядел на полки, уставленные всякими пряностями, кренделями и баранками, вдыхал райский запах корицы и изюма, судорожно глотал слюну и не стыдился этого. «Почему, – размышлял я, – за все вкусные вещи на свете надо платить, а всякая дрянь достается тебе задарма?» Булочник, должно быть, заметил, как у меня кадык ходит – ну точно поплавок удочки, когда рыба схватит наживу! – и протянул мне с полки крендель, обсыпанный сахаром.

– Мельничная улица за водокачкой, – сказал я бабушке, вгрызаясь в крендель.

– Ты попрошайка, – пристыдила меня старуха. – Теперь сбегай спроси, где эта водокачка, получишь еще один крендель.

– Ну уж водокачка – не иголка. Ее мы и сами найдем, – сказал я и обернулся.

Возле магазина, где продавали готовые пальто, взад и вперед расхаживал Пранас со своей рыбой.