Надежда Опескина - Дарьины зори. Повести и рассказы

Целый день братья и сестра таскали её вещи на виду у всей деревни. Вечером бурёнка сама пришла к избе из стада. Матрёна принесла хлеба свежего, ватрушек. Рассказала, как пытались они с мужем Алексеем урезонить Дарьиных родственников не растаскивать добро, а дождаться исхода суда. В очередной раз выставили себя на посмешище.

Первому о начале войны сообщили председателю. Собрав народ около конторы, говорил кратко. На службу призывались почти все мужики деревенские, а работа и по дому, и в колхозе ложилась на женские плечи.

– Нам теперь, бабоньки, всё на свои плечи взвалить придётся. И сено заготавливать для скотинки, и урожай самим собирать. Надо всем усвоить одну истину – время настало военное и жить надобно по нему. За малейшую провинность под суд можно попасть.

Заголосили бабоньки, дети малые на руках, дома дел невпроворот, а теперь и колхозные дела на их плечи. Сколько эта война проклятая продлится – никому не известно. Вернутся ли мужики домой целёхонькими. Многие на Дарью поглядывали, только теперь осознав её горькую вдовью долю. Хлебнула девка сполна в свои неполные девятнадцать лет.

Через неделю пришла из района полуторка. Мужики стояли у конторы хмурые, с котомками за плечами. Бабы голосили, прижимая к себе деток. Опустела деревенька, затихла. Председатель всех по местам расставил, кого в конюхи, кого на покос, кого в доярки. Дарью бригадиром назначил в бригаду косарей. Дочь в ясли пришлось сдать.

И началась совсем другая жизнь. Работала, что лошадь ломовая, с зорьки утренней до звёзд первых. С родителями почти не общалась. Отца на войну не призвали, хворым оказался, но работать заставили. Наступила пора и брату Павлу на войну собираться. Пришёл проститься. Винился за своих и себя, просил не поминать лихом. Шёл второй год войны. Половина деревенских семей получила похоронки. Нюрка работала почтальоном. Ненавидели её в деревне пуще той войны. Вручит похоронку и слова доброго не выкажет.

Война принесла в дома соседей много бед и горя. Кто-то навсегда потерял кормильца, а кому посчастливилось, вернулся муженёк домой, но пил беспробудно. Если и раньше детей больше тумаками уму-разуму учил, то теперь ничего, кроме пьяной брани, детки от него не слышали.

Искалеченные, кто без руки, кто без ноги, а порой и без обеих, заливали они своё сознание водкой или брагой, которую заставляли делать, забирая у детей последний сахарок. Чуть что не так, кидались на жён с кулаками. Ходили бабы деревенские в синяках и ссадинах, а порой и с пробитыми головами.

В деревеньке из мужиков – одни юнцы безусые. Вдовушки и ими не брезговали. Порой и деток от них рожали. Не понимали они Дарью. Ведёт себя, словно монашка, никого к себе не подпуская. Вояк блудливых метлой со двора гонит, а парням подрасти советует, ума набраться.

Юнцы те большую работу делали, гоняя обозы с хлебом в зимнюю пору. Младший брат Иван в свои шестнадцать лет смотрелся щупленьким и хворым. Друг его и напарник Пётр, напротив, смотрелся крепышом. Рос один у матери вдовой, работающей при школе истопником и уборщицей. В сыне души не чаяла. Мечтала о невестке с хорошим приданым. Видела, как бабы деревенские сына к себе зазывают, спаивая припасённой водочкой, но не беспокоилась. Женится и остепенится. Молодые все погуливают и попивают.

Со своей подругой Катькой встретилась Дарья случайно в районном центре. Одета та была в казахскую национальную одежду, располнела до неузнаваемости. Не окликни её Екатерина – прошла бы мимо. Глазки заплывшие, перстни на руках. Стояла подбоченясь.

– Дашка! Не узнала чо ли? Как была красавицей, так и осталась, хоть и двоих родила. Вдова, говорят, теперь, дочек двоих народила. А я вот мужа на фронт проводила, домой к себе, в аул, возвращаться надо. Да-да, за казахом я замужем. Хорошо живу, сытно. Двух сыновей родила. Да ты, поди, слышала про меня и Михаила. Не удалось мне его окрутить, но не жалею. Мои тоже в аул перебрались. Избу родичи им поставили на отшибе. Живём припеваючи. Маманя сказывала о твоих новостях. А Михаил в городе живёт. С финской без ноги вернулся, на деревяшке скачет теперь, но женат. Подобрала какая-то бабёнка. На безрыбье и рак рыба.

Дарья и ответить не успела. Позвали её деревенские. Попутка почтовая подвернулась, спешить надо было. Одета она была в ладный шубнячок, на голове платок из козьего пуха, подаренный матерью Эльмирки, валенки, скатанные дядькой Алексеем. Девчонка была, девчонкой и осталась. Шёл ей двадцать первый год. Всю дорогу до дома вспоминала встречу с подружкой. На годок старше всего, а обабилась и смотрится сорокалетней. Впервые пожалела, что имя дочери дала Екатерина.

Закончилась война. Народ духом воспрянул, надеялся на послабления от власти, а они и не намечались. То на фронт надо было, теперь на восстановление порушенного хозяйства. Дарья, как и прежде, бригадирствовала. Председатель работой её был доволен. Работала много, а на жизнь не хватало.

Все годы дочь старшую Полюшку не видала. Забрать не удалось. Данила перед уходом на фронт приезжал уговаривать оставить дочь при бабушке.

Ранним утром в июне в окно постучали. В сердце предчувствие недоброе вкралось. Вышла, стоит Клашенька, слезу утирает.

– Тятьку нашего убили. Еду хоронить. Тебе со мной надо ехать, Польку забирать. Не с руки ей с матерью моей оставаться. С кордона попрут. Надо будет или мне, или Даниле к себе эту надолбу забирать. Не было печали! Муж калека с фронту вернулся, а тут ещё она припрётся.

– Что же ты так о матери, Клашенька? Вырастила вас, выкормила, а вы теперь её, как поклажу ненужную! Поехали, заберу Полюшку, не сирота она круглая. Матвей сам за неё двумя руками держался. Надеялся пособие выхлопотать, но сам себе и подгадил доносом на меня.

– Думашь, я не говорила ему про то? Куда там, закусил удила и понёс без колёс. Вот всё боком и вылезло. Ежели бы не война, то с кордона попёрли бы взашей. Его, почитай, два года по допросам таскали. Всё пытали про Василия. Еле откупился. Всю живность со двора отдал. Чует моё сердце – татарское отродье его прикончило. Они ему в глаза угрозы сыпали за дочь свою погубленную. Ой, горюшко моё горькое. Нет жизни от этих стариков. Ты, я тоже гляжу, со своими не очень любезничаешь. Живёте, словно не родные вовсе.

Не захотелось говорить с золовушкой о делах своих. Пошла к председателю, попросила коня, запрягла в свою телегу, за которой исправно ухаживала. Попросила тётку Матрёну за хозяйством присмотреть, взяла Катеньку, продуктов на дорогу и в путь. Клашенька взяла только краюху хлеба. В дороге Дарья разжигала костерок, варила картошку. Ели с сальцом с удовольствием, попивая чай, заваренный на сухой лесной ягоде. Всю дорогу молчали. Каждый о своём думал.