Анатолий Лернер - Тремпиада. Эзотерическая притча

– И никакого похмельного синдрома! – восхищался Герман.

– А уж градусов, эдак, семьдесят будет, – скорее констатировал, нежели спрашивал у меня Севка.

– Да меньше-то и заводиться не стоит. По градусу на каждый год Новейшей эры, – под общий смех резюмировал Герман. И вдруг наставнически заверил:

– Больше пить не дам. Завтра опять под воду.

Он перехватил мою руку с флягой, и самогон исчез где-то в одном из многочисленных закутков кубрика. Мы с Севкой сделали вид, что жутко обиделись, но хозяин гаража был неумолим.

В обиженном тягостном молчании были извлечены спальники и простланы на лежанках, раскочегарена «буржуйка», захлопнут и умощён тряпьём лаз в погреб. А на столе – по-прежнему сплошное изобилие морепродуктов. И даже красная икра Германовского посола.

Никто не заметил, как в сумраке кубрика растаяла первая бутылка вина. Настал черёд второй, и тут обнаружилась недостача. Вместе с флягой исчезла и она.

– Герман, ты что, охренел? – запричитал Севка. – Мы к тебе на вонючем пароме, без малого четыре часа жизни собаке под хвост, а ты лишаешь нас последней радости?! И это в то время, когда весь расейский народ, снабженный талонами вместо искомого продукта, готов родину, партию и правительство обменять, как заложников на бутылку какой-то там болгарской «Мастики»?! От этой дряни разит бинтами, сорванными с кровоточащих ран наших бойцов за градус!.. Западня! Измена! Куда заманили?! Полундра!!! – орал Севка дурным голосом.

– Всё – подлог, враньё и сплошное надувательство. Где обещанный осьминог?! Где гидрокостюм для Лернера?! Где мой кисленький «Сухомлинский»?! – Севка уставился на меня, – Пуритане, говоришь? Ты, Герман, часом не из пуритан будешь? А то мы тут одного пока к тебе ехали, чуть с парома не скинули. Хотели с Лернером слегка подразмяться «сухариком», так он, падла, так на нас посмотрел, словно мы по бесстыдству превзошли самого Калигулу. Одна бутылка точно прокисла под его взглядом. Ну-ка… – Севка отхлебнул из горлышка.

– Вроде ничего. Ну, Герман, чего ждешь? Давай, доставай из заначки. Явно в твоей бутылке уксус… Нет, ну подумать только, один пуританин – много, а тут целых два… Да хрен с ней, с великоградусной! Не в обиду тебе, Лернер, сказано, её-то можно и до завтра оставить. А вот «Сухово-Кобылина» – вынь да положь. Сухое вино – святое. Понял?

Герман вяло урезонивал друга:

– Сева поверь, сегодня не могу. Ну никак. Завтра, опять же, под воду. И потом, я ведь тоже хочу от вашего пирога ковригу. А завтра вечером соберемся, жена придет, посидим, – пел Герман.

– Во-во-во-во, – бурчал Севка, – посидим, по-стариковски повоняем…

– Поздно, Сева, уже. Никакого интересу. Да вот и мальчики мои уже идут. Не обижайтесь, хлопцы. До завтра. А мальчики вам, если чего, покажут тут всё, помогут… Располагайтесь. Спокойной ночи.

Герман покинул кубрик, уступая место двум своим очаровательным сыновьям, русоголовым ангелочкам.

Проголодавшиеся подростки без лишних слов уселись поудобней за столом, и очень быстро задвигали челюстями.

– Ну и батька у вас, – не унимался Севка. – Сынов не кормит, гостей не поит. Ни своим не поит, ни… Слушайте, пацаны, спохватился он, – папенька ваш тут где-то бутылку сухого вина задвинул, а потом найти не смог. Ну-ка, поищите.

Мальчишки только улыбались, а симпатичные ямочки на щеках не исчезали, даже когда рты их были набиты едой.

– Ну, что скажешь, Лернер? Семейный заговор. Эй, пацаны! Слыхали, что отец сказал: в случае чего – поспешествовать. Ну… Да поймите же вы, наконец, это как раз тот случай!.. Ладно-ладно, не отвлекайтесь. Еда – процесс серьезный, интимный. Мы сами поищем.

– Дядя Сева, а вы снова на выставку в Японию, когда поедете? – спросил меньшой.

– А вот в Австралии закрою, в Японию поеду открывать… Слушай, Лернер, будто сквозь землю провалилась.

– Похоже, – согласился я.

– Дядя Сева, а вы мне плакат с парусником привезёте?

– Из Японии? Из Японии, оно конечно, можно. Из Японии – это завсегда. Вот только сейчас бутылку найду и считай, что плакат с парусником у тебя уже в руках. Из самой что ни на есть Японии. – Севка задумался и долгим взглядом Тамерлана посмотрел на меня.

– Так говоришь, как сквозь землю провалилась? Ну что ж, посмотрим и под землёй.

Он открыл лаз в подполье и свесился вниз.

– Ну-ка, хлопчики, дайте свет.

Старший, дожёвывая, вылез из-за стола и где-то щёлкнул выключателем.

– Ну, Лернер, ну, Шерлок ты Холмс наш, Нат Пинкертон, Индиана Джонс, мсье Пуаро, – Севка довольно урча, вытащил из погреба бутылку сухого вина и флягу с остатками самогона.

– Гуляем! Ладно, пацаны, придётся вашему папане на сухом пайке посидеть, а это значит, не с «сухариком», а скорей даже наоборот. Перемудрил ваш папенька. Ну, ничего, бывает… А что это вы всё время улыбаетесь? Ангелочки словно.

Чуть было не осиротевшие на сегодня стаканы, вспотевшие от напряжённого ожидания, вновь наполнились вином.

– Ладно, мужички, подставляйте свои мензурки. Небось, папаня вам тоже перед сном «Рубаи» читает? Милые мои, лучше стакан выпить, чем книгу о том прочесть…

Флягу с самогоном отвинчивали скорее из принципа, чем от большого желания.

– Не будем чрезмерно жестокими, – великодушничал я, – оставим старателю Герману.

– Гусары гуляют! – шепотом кричал Севка, подмигивая спящим ангелочкам…

…Ночь вошла в кубрик обиженным хлюпаньем штиля и дрожью опущенных в воду звёзд… Наполнив флягу морской водой и помочившись на лунную дорожку, дрожа от холода, вернулись мы в протопленный гараж. И едва голова коснулась подушки, как меня закружило, завертело, замутило… Вихрь сорвал с места, и тело чужое и ломкое провалилось в тартарары. Я грохнулся об пол, вздыбив клубы пыли и, потирая ушибленный зад, с трудом соображал: где же это я?

Над головой, как и прежде, был бетонный свод, стены – из того же серого пористого бетона, а по углам расселись то ли призраки, то ли черти, то ли гномы. Явно не гараж. Я щёлкнул зажигалкой. Обрывая паутину, приблизился к выключателю. Люминесцентные лампы, гудя осами, вонзили свои жала во мрак. И понял я, что был здесь уже когда-то.

Ну, конечно же! Это бомбоубежище – не что иное, как мастерская Миши Мигрина! Но позвольте, весь созданный Мишей призрачный мир из шамота, был там, на другом конце земли, за десять тысяч километров, в другой жизни, на далекой Украине!.. Сомнений быть не могло. Это была мастерская Мигрина. Я действительно был здесь однажды.

О, эти «однажды»! Тогда мы были помоложе, но менее оптимистичны, сил в нас было – хоть отбавляй, вот и отбавляли: кто сколько мог и как умел.

Ещё тогда подумалось мне, что мастерская эта скорее бомбоубежище. Пристанище для всего созданного Мишей мира. В этом бункере спасалась от налётов ревнителей соцреализма Вселенная с ее обнажённой беззащитностью и агрессивностью, присущей роду человеческому.