Татьяна Доброхотова - Берцик. Новая жизнь

Штефан явился через два дня. Огромный прокатный джип, за рулем которого он сидел, выглядел как океанский корабль, готовый унести в кругосветное путешествие. Провожали их всей деревней, обступив машину и улыбаясь на прощание. Усевшись рядом со Штефаном, он почувствовал себя так, будто какая-то часть жизни закончилась, закрывается, а за поворотом ожидает нечто новое и неведомое.

Грунтовая узкая дорога, похожая на бесконечную, сложенную замысловатым узором ленту, вилась от долины к долине. Тяжелую машину постоянно подбрасывало на камнях и выбоинах, вокруг нее висело густое облако пыли. Непонятно было, как Штефан видит хоть что-нибудь через плотную серую завесу, сквозь которую все предметы размывались в неустойчивые, искаженные формы. В машине было удушающе жарко, не смотря на работающий кондиционер.

Внезапно сбоку, на обочине, промелькнул полузанесенный землей и пылью остов какой-то непривычно-странной машины, дальше еще и еще один, похожие на первый.

– Что это? – спросил он у Штефана, причем пришлось почти прокричать свой вопрос.

– Остатки БТРов. Здесь шли бои.

– Бои?

– Ты что не знаешь, или тоже не помнишь?

Нет, он конечно знал. Война в Афганистане, БТРы, что-то было в этом такое, знакомое что ли. Опять что-то мелькнуло в глубине памяти и тут же ускользнуло, спряталось от него.

– Здесь вообще много чего еще осталось, – между тем продолжал рассказывать Штефан, работающий в Афганистане уже не в первый раз, – почему-то не убирают совсем. Раньше на полях и в огородах еще мины и снаряды лежали. Да и сейчас все железки просто сдвинуты к краям, никто не знает, что там можно найти.

На обед остановились в каком-то маленьком кафе прямо на дороге, состоящем из нескольких кривобоких столиков под полотняным тентом. Кроме них там оказались еще только четверо местных мужчин, что-то бурно обсуждающих в углу. Пока они ждали еду, Штефан рассказывал о фильме, который они снимали здесь.

– И еще знаешь, я хотел поговорить с тобой. Смотри, мы все также говорим как в самом начале – я по-польски, ты по-английски. Как я понимаю, ты так ничего и не вспомнил. Чтобы выбраться отсюда, тебе в первую очередь нужны документы. Единственный способ получить их – через наше посольство. Но там тебе придется доказать, что ты тоже из Польши. А значит – как минимум, разговаривать на этом языке. И времени у тебя мало. Давай, старайся, пробуй. Это пока твой единственный шанс. Я не знаю, что с тобой случилось и откуда ты, но хочешь улететь с нами, давай, говори.

– Да, я знаю, постараюсь.

– Начинай стараться прямо сейчас. Иначе у нас ничего не выйдет. Мы в чужой стране, это все осложняет.

Наконец, им принесли тарелки с рисом, ломти баранины и глубокую миску с жирной острой подливкой, в которую полагалось крошить куски лепешки. Перекусив, отправились дальше.

В городок, где жила съемочная группа, они приехали почти ночью, вокруг не светилось ни одного фонаря, потому что их не было, только неяркий свет сквозь окна домов. Гостиница, в городе она считалась лучшей, оказалась похожа на одноэтажный барак, с длинным коридором внутри. По обе стороны от коридора располагались комнатушки с кроватью и диваном, шкафом. В туалете в конце коридора водопровода не было, только большой пластиковый бак, наполненный ржавой водой. Воду в старый, тоже насквозь проржавевший душ, а также электричество, давали по вечерам, с восьми до часу ночи.

Штефан, просидевший за рулем почти целый день, указал ему на диван в своей комнате, а сам почти сразу заснул, только добравшись до кровати.

Диван оказался комковатый и неудобный. В окнах были стекла, не пропускающие в комнату ночную прохладу. Лопасти вентилятора под самым потолком еле крутились, не в силах разогнать духоту, но при этом шумели. Мысли в голову лезли тревожные и мрачные. Он должен сделать все, чтобы улететь с поляками. Остаться никому не нужным, одному, здесь – ничего не может быть хуже. Это чужая страна и чужая судьба. Он не помнит о своих, но отсюда обязательно надо выбираться.

Утро пришло, как всегда здесь, ярким и знойным, бесцеремонно вторгнувшись в комнату светом и звуками.

Польская съемочная группа состояла всего из четырех человек. Троих мужчин и одной женщины: Анджея, режиссера, его жены, пани Беаты – сценариста, оператора Михала и его помощника Штефана, одновременно исполняющего функции водителя джипа киношников.

За завтраком он попытался произнести свои первые польские слова. Звучало это неловко и медленно, ему еще надо было привыкнуть, но оказалось вполне внятным. Он почувствовал, что сумеет говорить совсем скоро. Непосредственная пани Беата даже захлопала в ладоши, радуясь за него.

– Послушай, давай мы выберем тебе имя. А то совсем непонятно, как к тебе обращаться. Какое ты хочешь?

– Я не знаю. Не помню ни одного подходящего имени.

– Хочешь быть Владеком? Так зовут нашего сына.

– Нет. Мне кажется, это не мое.

– Тогда Казимиром? Болеславом?

– Войцех, – подхватил Анджей, – Ежи? Альберт?

К ним присоединились и остальные. Все вместе они перебрали десятки польских имен. У него даже разболелась голова от такого количества.

– Стойте, достаточно! Я хочу быть Альбертом.

Это имя, в отличие от других, почему-то понравилось ему, вызвало какой-то отклик в душе. Он захотел его сразу, как услышал. Но когда Штефан, хлопнув по плечу, провозгласил:

– Значит, ты у нас теперь пан Берцик, – внутри у него все сжалось и запротестовало, это все-таки было явно чужое имя. Он быстро отогнал от себя неприятное. Пусть будет Берцик, какая разница, если альтернативы он все равно не помнит.

Целыми днями съемочная группа моталась по окрестностям, снимая документальный видовой фильм. Берцик очень старался помогать во всем, добровольно приняв на себя обязанности разнорабочего, грузчика, просто помощника. Буквально через два дня он заметил, что говорит, уже не запинаясь перед каждым словом. А еще через несколько дней даже поляки уверились, что родом он из Польши или, на крайний случай, откуда-то совсем рядом. Только сам он еще хорошо помнил, как совсем недавно не мог произнести ничего. Собственные успехи хоть и радовали, но одновременно пугали. Вот почему он заговорил не сразу, если это его родной язык? Почему с английским все было проще? Вопросы эти были бессмысленны. Никто не мог ответить на них, а меньше всего он сам.

Жизнь они здесь вели самую замкнутую. Развлечений в городке никаких не было. После захода солнца, когда снимать в темноте уже было нельзя, подолгу ужинали шашлыками в местном паршивом ресторанчике, запивая их, как и все присутствующие, кока-колой, или проводили время в захламленном непонятными и ненужными предметами дворике возле гостиницы, играя в карты, нарды, просто беседуя за жизнь.