Арьен Новак - Стать дельфином

Джерри думал, что потерял сознание от страшной боли во всем теле – возможно, так оно и было на одно мгновение. Потому что потом он резко вскрикнул, выпустив фонтан пузырей, и инстинктивно, на последней порции воздуха, конвульсивно дергая всеми конечностями в безумной борьбе за жизнь, стал всплывать.

Его подобрали серферы, вытащили на берег и вызвали скорую. Он вышел из больницы через две недели и потом еще полгода залечивал переломы.

Когда через полгода он вновь появился на берегу в той же самой акватории, где ему преподал урок Океан, знавшие его серферы уважительно похлопывали его по плечу, заглядывая в аквамариново-голубые глаза на потерявшем загар лице, и гадали, встанет ли он опять на доску или нет. Он встал. И с тех пор улучшил свое мастерство скольжения по воде. Но больше в его мозгу никогда не всплывала самонадеянная мысль о том, что он Король Мира. Он внял пощечине Океана и принял свое ничтожество с благодарностью за жестокий урок и великую милость продолжить свое путешествие по жизни.

Его жизнь продолжилась в весьма интересном направлении. Джерри сменил около дюжины занятий, прежде чем осесть на ранчо и понять, что часть его души связана с лошадьми. Он в очередной раз искал работу, когда кто-то в местном баре поделился о том, что знакомый его знакомого ищет работника на ранчо. «Почему бы нет?», – подумал Джерри. В конце концов, такого в его жизни еще не было, а значит, стоило попробовать. Да и денежная запасная подушка к тому моменту его жизни существенно похудела.

Когда его старенький полуоблупившийся и вылинявший синий «форд» подкатил к воротам ранчо под названием «Небесные луга», солнце уже готовилось ко сну. Темнота еще не пропитала землю и воздух, но уже предупреждала о своем наступлении сгущающимися с каждым мгновением сумерками. Странное время – сумерки. Они приходят незаметно, быстро нарастают и растворяются в кромешной тьме – если вы застигнуты ею далеко за городскими огнями. Сумерки обманчиво обещают постепенность, но самым коварным и неожиданным образом бросают вас в объятья Тьмы. Вам повезет, если все произойдет в период полнолуния. Если же вас угораздит оказаться в степи или в лесу безлунной ночью, то степень вашего везенья будет определяться облачностью. И если вместо бриллиантов мерцающих и подрагивающих звезд и поясов, и подвесок Ориона, Плеяд и прочих небожителей вы увидите над головой лишь темно-серую мглу, то можете себя «поздравить»: этой ночью вы не любимчик Судьбы.

Джерри нажал на кнопку звонка, в переговорном устройстве что-то прошипело, просипело, спросив «кто это и что нужно» и после того, как Джерри почти прокричал в коробочку свое имя, раздался щелчок, и створы ворот медленно с жужжанием поползли в разные стороны. Понаблюдав за мучительно медленным движением металлических решеток и дождавшись их полного раскрытия, Джерри залез в машину и проехал внутрь на территорию ранчо. Дорога от ворот до небольшого дома, служившего, видимо, главным офисом, заняла около одной минуты. И ровно в тот момент, когда Джерри подъехал к дому и заглушил двигатель, на Землю обрушилась чернильно-черная Тьма, в которой ярким пятном жизни сияли лампы на крыльце и по периметру дома.

Управляющий ранчо был невысоким пухлым и лысоватым мужчиной лет шестидесяти. На его круглом загорелом лице абсолютно все было круглое: небольшие светло-карие глазки в выцветших ресничках (которые, взгляни мы на них в микроскоп, наверняка, тоже имели бы скругленные концы), подбородок, скулы и нос – словно тот, кто лепил его, в рассеянности скатывал катышки из божественной глины и приплюхивал их на голову, забывая придать им более законченную форму. Человек выглядел уставшим и с большим облегчением вздохнул, окинув Джерри полу-растерянным взглядом: совершенно очевидно было, что высокая и статная фигура Джерри, его крупная голова с непослушной кудрявой шевелюрой и породистое лицо с хорошо вылепленными чертами произвели на управляющего весьма благоприятное впечатление. Словно Инь, после долгих поисков, наконец, обрел Янь. «Слава Богу! – подумал управляющий, – наконец-то нормальный парень. Может, я даже возьму, наконец, отпуск».

Оставив все формальности на завтра, они пошли в одну из ближайших конюшен. Управляющий искренне полагал, что для того, чтобы Джерри уснул со спокойной совестью, тот должен непременно увидеть свое непосредственное место работы, не смотря на поздний час. Джерри, возможно, не согласился бы с таким проявлением заботы – но его никто не спросил, а «выпендриваться» с первых минут пребывания в месте, где обещают хорошо платить и не подвергать его организм всяким экологическим и неэкологическим вредностям, он не решился.

Управляющий взял большой фонарь, закрыл дверь конторы на ключ и, сутулясь, пошел по дорожке к конюшне, еле видневшейся в темноте. Джерри шел за ним, то и дело спотыкаясь – он провел почти весь день за рулем, был голоден и очень хотел спать. И потом, его предыдущие места работы были в городской черте, его ноги привыкли к асфальту и, если бы не тренированность серфера, он бы уже пару раз упал на крупный гравий, которым была устлана волнистая, как стиральная доска, дорожка.

Наконец, они дошли до конюшни, и управляющий включил освещение.

Джерри не переставал удивляться, почему его взяли на работу на это ранчо. У него не было никакого опыта работы с таким огромным табуном лошадей. Да, в подростковые годы он проводил лето на ферме своего деда, наслаждаясь свободой и ароматами прерии. В его ведении тогда находились пара-тройка лошадей и небольшое стадо барашков. Все обязанности его ограничивались уборкой стойла, присмотром за пасущимися четвероногими и встречей и проводами местного ветеринара, регулярно навещавшего ферму и приезжавшего среди ночи по случаю отела и окота, а также ожеребления.

Справедливости ради следует отметить, что Джерри нравилось возиться с домашними животными. На ферме деда он научился уважительно относиться к божьим тварям. И ценность жизни он понял там же, когда рожала его любимая кобыла Ласточка. В его память на всю жизнь впечатались ее огромные глаза с пульсирующими зрачками, полные влаги, горячее дыхание и пот, ее титанические потуги и дрожь перенапряжения, прокатывавшиеся по всему ее большому и сильному телу. Он помнил свое состояние, близкое к обмороку, при каждой схватке Ласточки, тревогу в глазах деда и суровость ветеринара. Каждый раз, когда воспоминания о тех родах всплывали в его мозгу, он начинал ощущать ломоту во всех мышцах, и пот начинал проступать сквозь поры его кожи, возвращая его к той ночи и пробуждая с неослабленной силой Страх Смерти. К счастью, ветеринар оказался на высоте, и, несмотря на трудно начавшиеся роды, Ласточка родила изумительного жеребенка-девочку, абсолютно рыжую с копыт до кончиков ушей, и с ярким белоснежным пятном-звездочкой прямо посредине лба. Глаза ее оказались разного цвета: один пятнисто-карий, а другой пронзительно серо-голубой. Когда Безе (конечно, честь назвать маленькую девочку была отдана Джерри) оправилась от рождения, встала на длинные тонюсенькие ножки и начала резво носиться вокруг матери на пастбище, всем открылась удивительная Красота, не измеримая никакими «золотыми сечениями» или философскими посылами. Это была Просто Божественная Красота и Божественная Самость, как это сформулировал дед Джерри, увлекавшийся на досуге философией и признававший в ней лишь Юнга и Энгельса, и критиковавший Платона – да, такой он был уникум.