Инна Шолпо - Сон цикады

Инга, конечно, взяла себя в руки и провела этот самый «мониторинг» неизвестно чего, но спустя несколько месяцев наступила та памятная ночь, изменившая все.

Теперь Инга могла фотографировать целыми днями. И она это делала, чисто интуитивно начав с натюрморта. Часами выбирала место и фон, расставляла предметы, снимала с разным освещением: то со стареньким киноосветителем, то при дневном свете, то с фонариком, то при свечах. Это был ее роман со светом и с вещами.

Конечно, после ухода с работы у нее стало гораздо больше свободного времени, но все же главное, почему она могла так безостановочно снимать, было в другом. Дело было в том, что открылось у нее внутри. Она была кошка, кошка, которая гуляет сама по себе. Без истеричной директрисы, без требующих постоянного внимания к себе детей, без скучных конференций и «мониторингов». И от этого она неожиданно начала видеть отражение луны в луже и изломы веток и снова заметила, как плавно вытесняют друг друга зима и весна, лето и осень.

Да, в какой-то момент жизни Инга поняла, что перестала замечать смену времен года. То есть видит она ее только на календаре: когда сессия, когда каникулы, к какому месяцу нужно закончить главы в очередной толстый кафедральный опус (как правило, к сентябрю, чтобы летом сотрудники не предавались праздности), как скоро понадобится чинить зимние сапоги… А вот первый осенний лист в середине июля или странное дуновение предвесеннего воздуха в январе она снова стала замечать не так давно.

Первая волна обострившихся чувств нахлынула, когда она встретила Антона… Но это другая история, и думать об этом сейчас не хотелось. А вторая, еще более сильная, – когда появился новый фотоаппарат.

Целый год Инга фотографировала распускающиеся цветы, опадающие листья, заиндевелые ветки. Вадим дразнил ее «ботаничкой». Недалеко от их дома был небольшой городской садик, который Инга очень любила. Зимой его деревья выплетали ветками сказочное черно-белое кружево. Ранней весной здесь цвели бледно-фиолетовые рододендроны, затем на очереди были полыхающие оранжевым шелком кустики айвы, стройные канделябры каштанов, пышные заросли сирени и жасмина. На альпийских горках и клумбах сменяли друг друга солнечные нарциссы и яркие тюльпаны, простодушные ромашки и наивные анютины глазки. Летом благоухали на газонах растрепанные пионы и аристократичные розы. А осенью разноцветные листья – от лимонно-желтых до багряных – медленно кружились в воздухе, пахнущем сухим вином.

В течение года Инга пробежала этот круг, не пропустив ни одной ступеньки, по-детски насладившись каждым сезонным явлением в природе. Конечно, ни одна из этих фотографий ничего не открывала, ничего не несла, кроме ее детского восторга перед жизнью: Инга просто бездумно наслаждалась свободой и заново увиденной красотой природы, впитывала в себя мир, насыщалась его красотой. Теперь она заходила на второй виток: ей нужно было то, что внутри. В домах, в людях, в вещах.

Инга подошла к раковине, открыла кран, капнула на губку «Фейри»… Несколько радужных мыльных пузырьков, как привет из детства, взлетели над мойкой. Она просидела на кухне целый час. Вадим сказал бы: «Опять ничего не делаешь?» Ну как же ничего… она думала!

Она думала – и в конце концов решила, что в течение года будет обязательно каждый день делать хотя бы один снимок. Даже если совсем нечего снимать, никаких идей – нужно будет просто подойти к окну, просто нажать на кнопку.

Ей захотелось, как в юности, вести дневник, но не словами, которые все равно не могли передать главного, а снимками ощущений. Ей показалось, что если она сделает альбом, то, перелистывая его, сможет вспомнить каждый день: что она делала, о чем думала, что чувствовала… И тогда этот год не пролетит беспамятно и бесследно, как проходила в последнее время ее жизнь, набирая ускорение, подобно летящим с горы санкам. Возможно, тогда ей удастся ее замедлить, впечатать пролетающие мгновения в свою память.

Ведь теперь она никогда не забудет этот весенний чайник.

За стеклом шло суетливое движение. Люди не закреплены на своих местах. Они умеют двигаться, то есть перемещаться физически и, по-видимому, самопроизвольно – странное свойство. Интересно, отражает ли это перемещение изменение человеческой сути?

Она давно поняла, что люди бывают разные. Да-да, это только на первый взгляд кажется, что все они на одно лицо. Она уже много времени наблюдала за текущим мимо витрины людским потоком и до сих пор не устала удивляться разнообразию человеческих типов! Хотя некоторых она видела уже не раз и не два. У нее хорошая память.

Например, этот молодой человек с дипломатом в руках. Очень деловой. Иногда, проходя мимо, он бросает быстрый взгляд в витрину… но нет, не для того чтобы посмотреть на новую коллекцию. Он использует блестящую поверхность стекла как зеркало. Мимолетный, почти незаметный для окружающих взгляд: как я выгляжу, не помят ли пиджак? Довольная улыбка слегка трогает губы: безукоризненно, как всегда.

Кстати, не он один смотрит в окна магазинов и кафе для того, чтобы увидеть там себя. Она заметила, что у многих людей есть такая привычка, особенно у женщин. Наверное, люди очень неуверенны в себе. Или они так быстро меняются, что боятся этого не заметить и ненароком не узнать себя, когда вернутся в свои витрины… или где они там живут? Она видела окна здания напротив. Когда там зажигался свет, были видны люди. Наверное, их тоже выставляют напоказ. Хотя иногда они задергивали окна полотнищами ткани. Интересно, для чего же они там находятся, за этими стеклами, если их никто не видит?

Но – возвращаясь к прохожим – было и много таких, кто останавливался и даже смотрел на нее и на ее подруг. Вернее, на то, что на них надето. Хотя, как она успела заметить, друг на друга люди смотрят примерно так же: не столько на лицо, сколько куда-то на пуговицы. И все же с некоторыми из них у нее постепенно возникла странная связь, похожая на понимание или даже симпатию. Особенно с одним. Собственно, именно с одним. Потому что он приходил регулярно, каждые четырнадцать-пятнадцать смен дневного и искусственного света, и какое-то время просто стоял возле ее витрины. Стоял, курил и смотрел… смотрел на нее, а не на то, что она демонстрировала. Иногда он входил внутрь магазина и останавливался там, в торговом зале, у нее за спиной. Она чувствовала его, а если снаружи было темно, то видела его отражение в витрине, и ей начинало казаться, что он там, на улице. «Впрочем, так ли важно это – там или тут, позади или впереди, в прошлом или в будущем? Ведь мы существуем во всем этом одновременно, – рассуждала она. – Один день находит на другой, они собраны в одной точке внутри нас. Только не все это понимают». У нее было много времени для того, чтобы рассуждать. Ведь она не могла перемещаться в пространстве.