Юлиан Калвер - Мы из стройбата

Водка, самогон, пиво и коньяк быстро перекочевали из призывничьих котомок в капитанский портфель, но всё не влезло. Приятно удивлённому капитану пришлось доставать матерчатую сумку. Наполнилась и она. Капитан удовлетворённо хмыкнул.

После часа скучной езды по однообразной проложенной среди полей дороге, за окнами замелькали частные дома, ворота организаций и убогие советские магазины – автобус въезжал в областной центр. Призывники с интересом крутили головами по сторонам – в областном центре им доводилось бывать нечасто.

Едва разминувшись с автокраном на перекрёстке, перед которым на светофоре одновременно горели зелёный и красный огни, автобус за зданием автовокзала повернул налево и подъехал к воротам с нарисованными на них большими красными звездами – областному военкомату. Возле ворот кишела, визжала, шуршала, подпрыгивала и приседала очень оживленная и не совсем трезвая толпа, в основном состоящая из невест находившихся уже за воротами новобранцев и оставшихся пока на гражданке их приятелей. Каждый въезжающий и выезжающий автобус встречался ими дружным визгом, криками и бросанием под колеса.

Водитель резко затормозил у ворот и даже удивился, что никого не задавил. Он посигналил. Толпа, перекрикивая автобусный сигнал, завизжала и заулюлюкала. Новобранцы-пассажиры оживились, высунулись из окон и, пока ворота оставались закрытыми, перебрасывались с окружением фразами типа: «Ух-ты, какая!» – или – «Ух, у тебя какие!»

Водитель посигналил ещё. Ворота открылись, автобус заехал, тут же развернулся и остановился у широкого асфальтированного плаца.

– Приехали, сборный пункт, – сказал капитан и погладил портфель, – берите вещи и пошли. Быстренько, быстренько!

Все «быстренько» вышли из автобуса и осмотрелись, щурясь от яркого солнца.

– Будьте тут, я пойду доложу, – сказал капитан, рискуя вывихнуть челюсть, зевнул и пошёл в сторону крытого шифером двухэтажного здания – штаба.

Мурчик провёл взглядом капитана, посмотрел левее, протёр глаза и толкнул локтем стоящего рядом Игоря.

– А?

Мурчик вытянул перед собой указательный палец и с выражением сказал:

– Гля, красавцы!

Игорь глянул.

На огромном расчерченном белыми линиями плацу, заваленном рюкзаками, спортивными сумками, мешками и другим походным скарбом, шлялись в разных направлениях стриженные под ноль парни в каких-то диковинных маскарадных костюмах. Их было сотни три-четыре, а может быть и больше. Рваные фуфайки, куртки, подрезанные ножом штаны, дырявые майки… Карнавал голодранцев. Курили все, дым стоял коромыслом. Многие были пьяные, многие пьяные очень. Некоторые валялись прямо на асфальте, среди вещей, потрясая окружающих живописностью и разнообразием поз. Немногочисленные доставившие их сюда из районных военкоматов сопровождающие офицеры криком и матом пытались наводить порядок, но на них почти не реагировали.

– Балдёжь! – оглядевшись, кивнул Игорь.

– А туда посмотри! – сказал Мурчик.

Напротив примыкавшего к плацу четырёхэтажного здания начинался сразу от асфальта и продолжался почти до забора смежного с военкоматом кожно-венерологического диспансера небольшой импровизированный скверик. В скверике велась оживлённая перепалка между худым офицером, стоящим перед расположенными уступом, как в кинозале, лавочками и тремя десятками пьяных призывников, одетых кто во что, как зря стоявших, сидевших, лежавших и валявших дурака на них, возле них и под ними.

– Куда смотреть?

– Вон, левее. Где лавки.

Перед лавочками стоял худой и долговязый старший лейтенант и, вскрикивая: «Вот, видите, видите!» – с трудом поддерживал в вертикальном положении пьяного, всё норовящего упасть, расхристанного, стриженого «под ноль» детину.

Детина был около двух метров ростом, небритый, с глазами, как у быка, в тельняшке и похожей на фуфайку стёганой болоньевой куртке с вырванными с мясом рукавами. Пьяно ухмыляясь, он крепко держался с одной стороны за старшего лейтенанта, отчаянно борющегося с приступами тошноты, а с другой – за безобразно пьяного и старательно обрыганного чем-то похожим на борщ толстяка в жёлтой детской шапочке-панамке, короткой оранжевой болоньевой, не его размера, курточке и вылезшей одной полой из сползающих, с расстёгнутой ширинкой, штанов, цветастой рубашке без пуговиц. Этот толстяк, являясь причиной тошноты лейтенанта, стоял на одной ноге и, держимый за воротник детиной, страстно, периодически проплёвываясь и шатаясь, буровил нечто несуразное, перед собой по балетному выводя кренделя рукой. Его тирада состояла из произвольного набора гласных звуков, с преобладанием звука «ы»:

– Аы уы иы ыы…

Детина, соглашаясь с ним, тряс губами.

– Вот, видите, видите! – кивая на них головой, страдал лейтенант.

Оборванцы на лавочках смехом подтверждали, что видят.

Вдруг, прервав тираду, толстяк шумно перевел дух, сказал: «Ы! Ыык!» – и на выдохе начал блевать, тупо глядя перед собой и в паузах между сокращениями желудка с огромным облегчением выговаривая звук «О».

Детина незамедлительно его от себя оттолкнул, брезгливо отвернулся, заметил на краю плаца две фигуры и протёр глаз. Этими фигурами были два старших офицера, неслышно подошедших, остановившихся в сторонке и с покачиванием голов наблюдавших за разворачивающимся перед лавочками действом. Ласково посмотрев на офицеров, детина недоумённо пожал плечами, показал пальцем на наклонившегося, теряющего равновесие и отчаянно балансирующего руками толстяка и проговорил:

– Видите? А не пил ведь, ни-ни! Наверное или съел что-то несвежее, или, э-эк! – детина варварски икнул, – или заболел.

– Алкоголизмом заболел! – закричал фальцетом за заботами не увидевший подошедших лейтенант. – Алкоголизмом? Да, алкоголизмом!

– Нет! – неподдельно возмутился детина, – морской болезнью! Он во флот не хочет. Там качает, качает волна морская… Вон, – он взмахнул рукой в сторону ворот, в которые как раз заходили два морских офицера, – увидел на выходе мореманов, укачало и блюёт! Тьфу, зараза! – страстно добавил он, заметив, что толстяк попал ему, по-видимому, борщом на подрезанные чуть ниже колен штаны. – Зараза, сказал! – он незамедлительно вытер испачканное колено о круглую задницу толстяка, да так тщательно, что не желающий во флот толстяк окончательно потерял равновесие, упал на четвереньки и, мотая головой и блюя, затрубил какслон. Визжащая от восторга толпа призывников на лавочках, глядя на это, ещё и заулюлюкала.

Все были довольны, пьяны и счастливы, кроме растерянного старшего лейтенанта и двоих подошедших: майора Лемешева – заместителя начальника сборного пункта, и второго майора – тоже сотрудника военкомата, видимо вчера крепко выпивавшего, с красными петлицами, такого же цвета лицом и взглядом, какой бывает у совы, которая летела-летела по лесу по своим совиным делам, на лету задремала и вдруг ударилась головой о неизвестно откуда появившееся на её пути толстое и твёрдое дерево.