Азад Гасанов - Тамерлан. Война 08.08.08

– Ладно. Хватит разыгрывать трагедию, – а губы не шевелятся, цедит сквозь зубы, в тонюсенькую щель. – У нас это плохо получается.

И смотрит на меня пустыми глазами.

– Вставай. Делай то, что собирался сделать.

Я встал. И занялся делом.

В тот день мы сняли, наверно, самое грязное видео в мире. Полное самых отвратительных сцен и откровений. До меня, как мне кажется, никто такого не снимал. Возможно, мы выдали своего рода шедевр. Возможно, нам на фестивале грязного кино присудили бы порнографический оскар.

Мы сняли на одном дыхании, упиваясь. Было упоение жутью самого низкого падения. Битва в грязи. Была такая на заре воинской карьеры у Тимура. В ней никто не победил. Вывалились только все, как поросята и разошлись.

Я, видимо, был совсем плох. Не скажу, что мои страдания оказались мучительней, чем страдания Васико. Скорее, сам я оказался слабее. Не привык держать удар. Раскис.

Васико забрала меня к себе. Церемониться не стала. Уложила в постель, и ее съемочное соло там, в ее постели мы отыграли уже дуэтом.

Наверняка, опять выдали шедевр. И опять битва в грязи? Ни в коем случае. Нечто внушительней – рождение из грязи. Творец развел вонючую жижу, перепачкал руки, но вылепил два существа и вдохнул в них вторично часть своей сути. Уродцы вышли отъявленные. С дурными наклонностями, похотливые по натуре. Подленькие, лживые, корыстолюбивые, и разит от них за версту. Но что с них взять – их вылепили из грязи.

– Только писать для Кантемира не буду, – заявил я, лежа в ее постели.

Она кивнула головой.

– Завтра я верну аванс.

– Не надо.

– Ты так считаешь?

Она разрешила покурить. Принесла пепельницу, открыла дверь на балкон, и задуло холодком – было-то под утро.

– А как быть с видео?

– Поступай, как знаешь.

– Выкинуть?

– Не надо. Сделай так, как ты поступал прежде. Я не знаю. Сдай туда, куда должен сдать и получи расчет. Сколько тебе причитается?

Я назвал сумму.

– Нормально. Пригодятся, – голос ее звучал устало. Она смотрела на нарастающий столбик пепла. – Давно хотела спросить: зачем ты куришь?

– Не знаю.

– Ведь это отрава.

– А что себя беречь?

Она тяжело вздохнула. Ее дыханием сбило пепел мне на грудь. Она стряхнула.

– Вот так травишься, травишься, – проговорила она, – и не замечаешь, что уже пора на свалку.

– Думаешь, пора?

– Нам обоим пора, а ты, как думал?

– Если ты будешь со мной, я как-нибудь поправлюсь. А ты?

– Со мной сложнее, – призналась она. – Ты меня не знаешь. Но если ты сумеешь вытерпеть меня, то и я, наверное, поправлюсь.

Помолчала. Потом сказала:

– Я научусь готовить.

– Замечательно.

– Думаю купить поваренную книгу. Буду готовить все, что ты любишь. Как ты считаешь, у меня получится?

– Это не сложно, – я потянулся и поставил пепельницу на тумбочку. – Есть задача потруднее. Кое-кто должен отучиться трусить.

– Ты обо мне?

– Я о себе.

– А мне надо отучиться врать

– Мне тоже.

– Получится?

– Я постараюсь.

– Я тоже.

Мне захотелось закурить еще, но я сдержался. Натянул одеяло, а Васико поднялась и закрыла дверь.

– О чем ты думаешь? – спросила она, когда вернулась в постель.

– Так, о грустном.

– О чем грустном?

– Я думаю, чем мне заняться теперь. А грустно, потому что ничего не приходит в голову.

– Мы с тобой ни на что не годны, – согласилась Васико. – Если займемся чем-нибудь то, наверняка, новым идиотским делом. И тогда точно окажемся на свалке. Нам надо улизнуть отсюда. Куда-нибудь подальше. Где нас не знают. Где, вообще, никто никого не знает. И зажить там потихонечку. Но куда мы уедем без денег?

– Без денег никуда.

– Надо достать деньги.

– Ты знаешь, где?

Васико отмахнулась.

– Поговорим об этом завтра. А сейчас лучше спать.

– Я не засну.

– Тогда притворись.

Я не согласился.

– Глупости. Выкладывай, что у тебя на уме?

– Тебе не понравится.

– Пусть. Рассказывай.

– Все просто, – проговорила она. – В этом городе я знаю только одного человека, у которого есть деньги…

После долгой паузы я сказал в ответ:

– …Кажется, я понял о ком ты.

– Вот, – она зевнула, – говорила же, тебе не понравится.

План, который изложила Васико, оказался и вправду прост, крайне авантюрный и опасный план. Но при всех своих недостатках он в случае успеха давал возможность решить все проблемы сразу.

Вечером мы появились у Кантемира. И он сразу набросился на меня.

– Ты нохчи, совсем того? Совсем слетел с катушек?

Ударил по голове свернутыми в трубочку листками бумаги и вонзился в меня глазами. Мне сделалось плохо. Естественно не от удара (стопочка-то тонюсенькая была), а от его взгляда. Из головы вылетело все, что мы с Васико отрепетировали дома, и работа мысли свелась к поиску ответа на один вопрос: удастся ли выбраться отсюда невредимым на этот раз? Так что инициативу пришлось взять Васико.

– А что случилось? – спросила она.

Кантемир повернулся к ней.

– Что случилось? – повторил за нею. – Да, ничего не случилось. Просто, сегодня утром мой специалист вернул мне это, – он показал бумаги в своей руке и еще раз ударил мне по голове. – Вернул и спросил: а ты сам эту галиматью читал? Я отвечаю: нет. А он мне: так прочти, – Кантемир ударил в третий раз.

– Может, хватит! – потребовала Васико. – А то совсем истрепал бумагу. Ну, попросили тебе прочитать несколько страниц, что с того? Что тебе не понравилось?

– Все! Этот гаденыш, – Кантемир ткнул в меня пальцем, – про шлюху зачем-то насочинял. А я его просил? Ладно, что про шлюху, но она у него еще и людоедкой оказалась!

– Ну, людоедкой, подумаешь. Что ты так горячиться?

– Васо, ты что, не понимаешь? – Кантемир посмотрел на нее с искренним недоумением. – Да, если в городе узнают про то, что гад этот насочинял, надо мной здесь каждый фуцин смеяться будет. Раньше меня Огнепоклонником называли, а теперь я Людоедом стану. Ты понимаешь, что он мне новое погоняло выдумал?

– Не узнают, – уверенно заявила Васико. – Если специалисту своему язык отрежешь, некому будет сболтнуть. И вообще, чем тебе «Людоед» так не угодил? Нормальная, между прочим, кличка. Для человека твоих занятий очень даже подходящая. И уж точно не хуже прежних.

– Ты что, издеваешься? – заподозрил Кантемир.

– Вовсе нет. Я на самом деле так считаю: солидная кличка, внушительная. Но если ты против, то про людоедку можно убрать. И про шлюху тоже. Можно, вообще, весь сценарий похерить. И все кино. У нас есть кое-что поинтересней, – Васико повернулась ко мне. – Моня, кончай отмалчиваться. Выкладывай уже.

«Что б ей провалиться».

– Собственно говоря, я не уверен, – начал я, едва ворочая деревянным языком, – насколько это интересно. Вернее, интересно, конечно, но… Может быть, вначале все-таки обсудим сценарий? И вправду можно все переписать…