Михаил Качан - Люба-Любовь. Потомку о моей жизни

Когда она несла их в столовую на второй этаж по винтовой лестнице, споткнулась и облила горячими щами руки, выпустила из рук кастрюлю, и горячие щи обожгли и ноги. Отец схватил её, во что-то закутал, поскольку дело было зимой, и быстро побежал на руках с ней в больницу.

Ближайшие в воскресенье были закрыты, и он отнес девочку в военный госпиталь, где ей оказали первую помощь и почему-то перевязали ожоги бинтами. Было больно, ожоги долго не заживали, и отдельные рубцы так и не рассосались.

Любочка говорит, что пальцы правой руки долгое время были малоподвижны, и писать ей было трудно. Раньше у неё был очень красивый почерк. В Актаныше учительница выдавала ей чистый лист настоящей бумаги, и Любочка писала чернилами буквы, эти листы были для других учеников прописями, – они старались скопировать эти буквы, учась правильно писать.

Вы, наверное, недоумеваете, почему, говоря о бумаге, я назвал её настоящей. Я не описался. Все ученики писали на газетной бумаге. Бумагу в школы давали в очень ограниченном количестве, и она была на вес золота. Газетная бумага промокала от чернил, и чернила расплывались, поэтому писать приходилось карандашом.

После ожога Любочка еле писала, и её записи были очень невнятными. Любочка говорит, что разработать пальцы ей помогла учительница русского языка Марья Ивановна, которой она очень благодарна за это. Марья Ивановна давала ей упражнения для пальцев, заставляла много писать. Пальцы постепенно ожили, и даже почерк восстановился. Хотя Любочка считает, что раньше её почерк был красивее.

И ещё одно яркое воспоминание осталось у неё на всю жизнь – соляные шахты в Солотвино. В шахтах добывали каменную соль. Сын хозяйки, восемнадцатилетний парень, секретарь комсомольской организации шахты, как-то взял Любочку с собой в шахту.

Когда они спустились в выработку, Любочка ахнула. Там было неимоверное красиво. Соль вырубалась так, что оставались колонны и своды. Свет лампочек многократно отражался кристаллами соли, и казалось, что ты находишься в сказочном дворце.

Недавно одну из двух существующих шахт затопило, и сейчас обе шахты остановлены. Правда, предполагалось строительство новой шахты.

Летом 1946 года Николая Исааковича Штерна перевели служить в Мукачево, и фактически для него и всей семьи только теперь закончилась война.

Мукачево находилось в Закарпатье, а там ОУН никогда не имела влияния. В Закарпатской Украине таких боев с бандеровцами, как в Прикарпатье, уже не было. Да и жили там русины, которые не считали себя украинцами.

Они говорили: «Мы руськи». А их дети учились вместе с Любой в русской школе. Их язык был не совсем русский, но и совсем не украинский.

Земли Закарпатья на протяжении веков отходили то одному государству, то другому. Они бывали в составе Польши, Австрии, Венгрии и Чехословакии.

Теперь после войны они как и Западная Украина были присоединены к Советскому Союзу и вошли в состав Украинской ССР.

– Лучше всего было при чехах, – говорили местные жители. – Кино каждый день показывали. Дома красивые строили. Культурная и заботливая власть была.

Природа была удивительно красивой, а весь город утопал в садах. Вдоль дорог росли фруктовые деревья. От Мукачево до другого города – Берегово было 30 км, и вдоль всей дороги росли слева – абрикосы, справа – черешня. Никогда раньше Любочка не видела так много фруктов.

Все фрукты перерабатывались. Фрукты вдоль дорог не были ничейными, у этих деревьев тоже были хозяева, но детишки рвали их без разрешения, – попросту, воровали. Хотя они так не считали. Ведь заборов-то не было. Подходи и рви. Поэтому иногда детям приходилось улепетывать от милиции, Любочка помнит, по крайней мере, один такой случай.

Жители Мукачево были приветливы и добры. До прихода Советской армии они не знали замков, дома не запирались, а велосипеды оставлялись без замков прямо на улицах. Теперь же появились замки и засовы.

Летом 1946-го Николай Исаакович с Любочкой поехал в Ленинград, навестить родных, отдохнуть и развеяться.

В Ленинграде жили родители Николая Исааковича Исаак и Рива, жили там два брата: старший – Михаил и младший – Шаха и две сестры: старшая – Лена и младшая – Соня.

Двое братьев не вернулись с войны. Один из них, Яков, был убит в самом её начале, и в Ленинграде осталась его жена Маня с сыном Анатолием. Другой брат, Саша пропал без вести. Он не был женат.

Правда после войны его мать разыскала какая-то женщина с ребенком. Они долго о чем-то разговаривали, а потом та уехала, и никто больше о ней ничего не слышал. Вроде бы, она говорила, что отец её ребёнка – Саша. Рива шахновна, наверное, ей не поверила.

Старший брат Михаил вернулся с фронта весь израненный. У него была жена Анна дочь Фаина и сын Марк. А после войны родились дочери Стелла и Лена. Но здоровье его было подорвано, и он вскоре умер.

Младший брат Шаха (Соломон) женился в 1945 году, когда приехал домой на побывку из Чехословакии. У него с женой Норой родились дочь Тамара и сын Женя, но Шаха после войны остался служить в армии.

Младшая сестра Николая Исааковича Соня после войны вышла замуж за Абрама Мунвеза, он служил в группе Советских войск в Германии, и Соня была с ним. Так что, их пока в Ленинграде не было.

В Ленинграде жил и родной брат Берты Абрамовны Марк (Мейер) с женой Ириной, сыном Эдиком и дочерью Люсей. У Марка был еще один сын Леонид от первой жены, Кати, которые тоже жили в Ленинграде. Марк Абрамович прошёл всю войну.

Другой брат Берты Абрамовны Израиль с семьей жил в Гомеле. Израиль во время войны служил в армии, а его жена Юдифь с двумя маленькими дочерями Милой и Любой и старшим сыном Володей (Володя родился в 1929 г.) были в эвакуации в г. Бисерть Свердловской обл. Оттуда Юдифь, нуждаясь сама, помогала Берте, посылая ей посылки с продуктами и деньги. (Юдифь родилась в сентябре 1908 г., а скончалась в 1959).

В Чечерске, где жило не одно поколение предков Берты Абрамовны, после войны из родных не осталось никого. Марк Абрамович как-то сказал своему сыну Эдику:

– Нас было 13 детей, а теперь осталось только трое. После войны никого в Чечерске не нашли. Никто туда не вернулся.

– Восемь моих сестер и братьев жили до войны в разных городах, и, – говорил дядя Марк, – после войны откликнулось только двое.

Из братьев, кто сгинул в лагерях, кто погиб в войну. Две сестры Оля и Рива жили в Ленинграде. Умерли ли в блокаду в Ленинграде, эвакуировались ли, как умерли, – никто не знает.

Так что, после войны из этой огромной семьи осталось трое: Берта и два её брата – Марк и Израиль.