Борис Георгиев - Колодезная пыль

«Как есть торговка», – печалилась над куриною тушей Екатерина Антоновна. Несправедливой была к новым родичам и пристрастной. Мадам Дончик торговкою стала не сразу, раньше была завучем по внеклассной работе, русский язык преподавала в старших классах и литературу, чем, вероятно, и объяснялся богатый её словарный запас.

Птичка, развалившаяся перед Катей Заяц в развратной позе, была чересчур велика. Прямо девушка с веслом, а не курочка. «На Алика надежды нет, опять его сцапали, – прикидывала Катенька. – Павлик неведомо когда вернётся и окажется сытым. А курица ну просто непристойных размеров». При мыслях о непристойности и размере в голову Екатерине Антоновне пришла великолепная идея. «Зина говорила, что Оля ждёт в гости своего Заури. Он покушать не дурак. Чахохбили. Отнесу ей».

Екатерина Антоновна переложила курицу в миску и понесла Ольге Александровне.

– Здравствуйте, Зиночка, – мимоходом сказала она приоткрытой двери квартиры номер пять и позвонила в третью квартиру.

Ольга Александровна Вельможная пребывала в состоянии нервическом. Действительно ждала Заури – тот прислал телеграмму из одного слова: «Еду». Мужа Оленька не ждала, он третьи сутки кряду устранял порыв на магистрали, и ясно было, что вернётся в состоянии вещества, а не существа. Дочь не ждала тоже, хотя и опасалась, что Василиса ворвётся некстати, как и в прошлый раз. На веранду не вышла, а, колыхая телесами, выпорхнула. Ожидания и опасения читались на лице её ясно.

– А, это ты, – с видимым разочарованием протянула она, увидев соседку.

– Оленька, возьмёшь эту даму? – спросила Катя. – Моих мужчин нет, а мне самой с нею не справиться.

– Вася на аварии, – скучливо пожаловалась Ольга Александровна. – Зачем мне…

– Чахохбили, – интимно шепнула Катя.

Лицо и шею Оленьки замело румянцем.

– Возьму, пожалуй, – сказала она, ухватила миску и скрылась, не позабыв прикрыть за собою дверь.

Помедлив, Екатерина Антоновна собралась уходить, но Оленька выскочила снова, сунула какие-то деньги и с криком: «Миску после, после!» – исчезла.

– Не надо денег! – запоздало возразила Екатерина Антоновна.

– Надо, Катенька, – ехидно пискнула из недр квартиры номер пять Резиновая Зина. – За удовольствия нужно платить.

Екатерина Антоновна пожала плечами, сунула деньги в карман халата и неспешно направилась домой. Куда торопиться? Погода хороша, весна! Тепло, скоро зацветут акации! В Сухуми весна богаче, конечно, однако и здесь хороша! И не надо, совсем теперь не надо возиться с готовкой! Катенька вдохнула полной грудью, заворачивая за угол. Благодать! И у Алика семейная жизнь наладилась. Алик?

– Алик? – удивилась Екатерина Антоновна, увидев сына. Тот не расслышал, потому что кричал, стоя на другой стороне улицы под балконом.

– Мещане и торгаши! Всё, к чему прикасаетесь, превращается в деньги! Но меня не втравите! Так и передайте своей Линочке!

Полные презрения выкрики Алик посылал вверх, адресуя балкону третьего этажа, оттуда ему полнозвучно отвечала Александра Яковлевна Дончик.

– А! Ты слышала, Элеонора, как нас называет этот вислый импотент? Деньги ему, диванному валику, не нравятся! А кухонный телевизор куда хотел уволочь, нищеброд?! Мы прикасаемся?! А ты! Во что ты всё превращаешь, комнатный ты раздолбай?! В дерьмо!

Александра Яковлевна добавила ещё пару эпитетов, касающихся личности зятя, а не его продукции, но Екатерина Антоновна слов не поняла, потому что не имела филологического образования.

– Алик! – сказала она в полный голос. На этот раз сын услышал, потому что молча открывал и закрывал рот – пытался прожевать то, чем угостила его тёща.

– Мама! – с надрывом выкрикнул он, тряся воздетой к балкону рукой. Вид у него был жалкий.

– Алик, ты не должен всё это выслушивать, – твёрдо сказала Катенька. – Иди домой.

Алик медлил, ему было стыдно. Домой? С пустыми руками?

– Домой! – прикрикнула Катенька, дождалась, пока сын исполнит приказание, после подняла голову к балкону, где всё ещё пребывала мадам Дончик, похожая на необъятную оперную Джульетту.

– Ты! – сказала она. – Повтори, как назвала моего сына!

Оклик её отбился эхом от пятиэтажной громады и ударил в окна дома номер десять. Зрители невольно отшатнулись. Все знали, с Екатериной Антоновной, когда задета честь её детей, лучше не связываться. В наступившей тишине мадам Дончик ретировалась, грохнула балконная дверь.

Екатерина Антоновна обвела тяжёлым взглядом глазницы девятого дома. Два-три окна при этом захлопнулись, дрогнули занавески. Катенька удовлетворённо кивнула и повернулась, чтобы идти домой. В квартире Зинаиды Исааковны хлопнула форточка. Всё было в порядке, одно плохо, нечем накормить Алика. Лучшее средство от семейных неурядиц – плотный обед, мужчине нужно мясо или на худой конец мясо птицы.

Изгнанника она обнаружила в кухне на табурете возле стола. Скрючился там, точно роденовский мыслитель, только что не голый.

– Алик, не грызи ногти, – машинально проговорила Екатерина Антоновна, придумывая слова утешения.

Сын опустил руку, в глазах его дрожали слёзы.

– Мама, она сказала… Я не могу… Не! Мо! Гу! Она ска… – тут ему перехватило дыхание. Он отвернулся, обхватив руками кудрявую, как у самой Катеньки, голову.

«Вот бы сейчас ему подсунуть борщика, а потом куриную ногу», – думала мама Катя. Сожалей не сожалей, утраченного не вернёшь. Курица будет порублена в куски для услаждения южного гостя Оленьки, и значит, придётся обойтись словами.

– Всё ты можешь, – сказала Екатерина Антоновна, подойдя к сыну ближе. – Мало ли что она сгоряча сказала. Не всё же надо слушать.

Мама Катя потрепала сына по плечу, сказала:

– Ну же! Хватит, давай подумаем…

– Ты не понимаешь, мама! – Он стряхнул с плеча её руку. – И никто!

Алик глубоко переживал свою мужскую несостоятельность. Домой вернулся с пустыми руками, обратно путь закрыт, потому что нечего, ну совершенно нечего предложить Элеоноре хотя бы в зачёт, в виде залога будущих успехов.

– Я не! Мо! Гу без неё! Ну что! Что я могу ей дать?!

Екатерина Антоновна огляделась. Ничего достойного внимания в кухне не было, если не считать самого Алика, а он, объективно говоря, мало на что годился в таком состоянии.

«Что бы ему такого с собой дать? – прикидывала мама Катя. – Тьфу ты! Кого это несёт?»

В дверь звонили. Не позвякивали, не тренькали, а трезвонили, не переставая.

– Сейчас! Да иду же, иду! – поспешно спускаясь по крутой лестнице, кричала Екатерина Антоновна. – Что вы с ума сходите? Сломаете звонок! Оля? Что с тобой?

Ольга Александровна была не в себе. Одною могучей рукою прижимала к груди курицу в миске, другою оперлась на кнопку звонка. По щекам её текли слёзы, оставляя на тональном креме чёрные дорожки, словно мазки туши на китайском шелку. Подбородок дрожал у Ольги Александровны, говорить она не могла.